Майрон попытался слегка сдать назад.

– Не знаю, может, я неправильно расслышал имя, – пробормотал он.

– Скорее всего.

– Почему вы так думаете?

– Вы говорили о Роне Леммоне, бывшем шерифе. Так вот, Барбара Кромвель – его дочь.

На секунду Майрон застыл на месте. Громко работал вентилятор. Зазвонил телефон. Хоберт буркнул: «Минутку» – и снял трубку. Майрон не слышал разговор. Словно кто-то остановил мгновение. Потом поднял его над черной бездной, подержал секунду, чтобы Майрон мог обозреть зияющую пустоту, и швырнул вниз. Майрон летел, кувыркаясь в воздухе, размахивая руками и ожидая, почти надеясь, что вот-вот ударится о дно.

Майрон поднялся на улицу. Дошел до городской площади, поел в мексиканской забегаловке, машинально заглатывая пищу и не чувствуя вкуса.

Позвонил Уиндзор.

– Мы были правы, – сообщил он. – Эстер Кримстайн пыталась сбить нас с толку.

– Она в этом призналась?

– Нет. Просто ничего не объяснила. Сказала, что будет говорить только с тобой и только при личной встрече. И довольно настойчиво пыталась выяснить, где ты сейчас находишься.

«Понятно».

– Может, ты хочешь, чтобы… – Уиндзор сделал паузу, – чтобы я что-нибудь из нее вытянул?

– Нет, ради Бога, – быстро отреагировал Майрон. – В любом случае в этом нет необходимости.

– Вот как?

– Сойер Уэллс говорил, что работал с наркоманами в Рокуэлле.

– Я помню.

– Билли Ли Пэлмс лечился в Рокуэлле. Его мать упомянула об этом, когда я навестил ее дома.

– Хм, – протянул Уиндзор. – Интересное совпадение.

– Это не совпадение, – возразил Майрон. – Это все объясняет.

После разговора с Уиндзором он раз семь или восемь прошел по главной улице Уилстона. Продавщицы магазинов улыбались ему по долгу службы. Майрон отвечал им улыбкой. Иногда он кивал проходящим мимо прохожим. Казалось, город застрял в шестидесятых, словно зачарованное место, где по-прежнему принято ходить в черных кепках и с растрепанными бородами в стиле «Силз и Крофтс»[38].

«Мне это нравится. Чертовски нравится!»

Майрон думал о своих родителях. О том, что они стареют, а он никак не может с этим смириться. О том, что «грудные боли» отца – отчасти его вина и внезапное бегство сына рикошетом ударило по его здоровью. Майрон попытался представить, что почувствовали бы родители на месте Софи и Гари Майор. Если бы в семнадцать лет он вдруг бесследно исчез и никогда больше не вернулся. Он задумался о Джессике и ее словах, что она будет за него бороться. Вспомнил Брэнду и все, что тогда произошло. Потом его мысли перескочили на Терезу, и он начал размышлять об их вчерашней ночи и о том, что это может значить. И еще об Уиндзоре и Эсперансе и о тех жертвах, которые приносили ради него друзья.

Все это время он не думал ни об убийстве Клу, ни о смерти Билли Ли. Он забыл о Люси Майор, о ее исчезновении и о том, что оно может быть как-то связано с ним. Но в конце концов ему пришлось к этому вернуться. Он сделал несколько звонков, выяснил кое-какие факты и подтвердил то, о чем уже подозревал раньше.

Открытия не происходят во внезапном озарении с криком «эврика!». Нет, ты нащупываешь их постепенно, часто в абсолютном мраке. Ходишь, спотыкаясь, по незнакомой комнате, перешагиваешь через какие-то предметы, натыкаешься на препятствия, набиваешь шишки и ищешь новые пути, вслепую шаря по стенам и надеясь найти выключатель. А когда действительно его находишь и включаешь свет, комната оказывается именно такой, как ты ее представлял, и это становится самым худшим. И ты начинаешь думать, а не лучше было бы и дальше оставаться в темноте.

Уиндзор, конечно, возразил бы, что сравнение неточное. Есть и другие варианты – например, взять и уйти из комнаты. Или понемногу привыкнуть к полумраку и различать в нем только то, что хочется увидеть. А если ты уже щелкнул выключателем, можно снова его выключить и остаться в темноте. В случае с Хорасом и Брэндой Слоутер Уиндзор, наверное, абсолютно прав. Но насчет Клу Хейда Майрон не был уверен.

Он нашел выключатель. Включил свет. Но вся его метафора тут же рухнула – и не только потому, что была глупой с самого начала. Он увидел не комнату, а туман, словно смотрел сквозь снежную завесу. Там мелькали какие-то огоньки, скользили расплывчатые силуэты. Он не мог ничего разобрать. Чтобы разглядеть все как следует, ему надо было отдернуть мутную вуаль.

Он все еще мог уйти, оставить занавес на месте и даже снова выключить свет. Но как раз в этом заключалась проблема с неточной аналогией и вариантами Уиндзора. В темноте не видно гнойной раны. Гангрена будет продолжать свою работу, съедая что попало, пока не сожрет все, даже спрятавшегося в угол человека, который изо всех сил старается держаться подальше от этого чертова выключателя.

Поэтому Майрон снова сел в машину. Он вернулся к ветхой лачуге на Клермон-роуд. Постучал в дверь, и Барбара Кромвель вновь потребовала, чтобы он ушел.

– Я знаю, зачем сюда приезжал Клу Хейд, – заявил Майрон.

Он продолжал говорить. Говорил до тех пор, пока она его не впустила.

Потом, выйдя из дома, он позвонил Уиндзору. Они долго беседовали. Сначала об убийстве Клу Хейда. Потом об отце Майрона. Это помогло. Но не слишком. Он позвонил Терезе и рассказал ей все, что знал. Она пообещала проверить кое-какие факты через свои связи.

– Значит, Уиндзор был прав, – подытожила Тереза. – Ты в этом замешан.

– Да.

– Я виню себя каждый день, – вздохнула она. – Ты тоже привыкнешь.

Ему снова захотелось расспросить ее обо всем. И снова он почувствовал, что сейчас не время.

Майрон сделал еще два звонка по телефону. Первый – в офис Эстер Кримстайн.

– Где вы? – выпалила Эстер.

– Похоже, вы связаны с Бонни Хейд.

Она, видимо, пришла в замешательство, поскольку не нашлась, что ответить. Потом воскликнула негодующе:

– О Боже, Майрон, что вы сделали?

– Только не думайте, что они рассказали вам всю правду, Эстер. Уверен, Эсперанса сообщила далеко не все.

– Где вы, черт возьми?

– Через три часа я буду в вашем офисе. Пригласите туда Бонни.

Потом он позвонил Софи Майор. Когда она ответила, он сказал всего три слова:

– Я нашел Люси.

Майрон пытался вести машину, как Уиндзор, но у него плохо получалось. Он набрал неплохую скорость, но все-таки сбил ограждение на девяносто пятой трассе. Все сбивают ограждения на ней. Так уж там заведено. Майрон слушал радио. Звонил по телефону. И у него сосало под ложечкой.