— И чего мы этим добьемся?

Натан достает два конверта, взятых из коробки, и сует Иезавели.

— Кое-что из их почты у нас уже есть.

— Но это ничего не значащие письма, возможно, сейчас перед нами находится куда более важная информация, на расстоянии вытянутой руки… Достаточно всего лишь…

Натан мотает головой.

— Я спешу покончить с этим так же, как и ты. Бахия, Александр, Кам…

В горле застревает ком, Натану приходится сделать над собой усилие, чтобы продолжить.

— Камилла.

Месть.

Он с трудом сглатывает и снова трясет перед ней распечатанными конвертами.

— Только представь, что там ничего, кроме таких же счетов, что нас арестуют из-за ерунды…

«Когда мы почти у цели».

— Я потерял слишком много близких за последние дни. И не хочу оказаться в тупике. Мразь, которая устроила весь этот ужас, рано или поздно поплатится, и если даже с ними разберемся не мы, это будут флики или старуха с косой… но я… я отказываюсь терять тебя и твой чертов самозарядный пистолет.

«Иезавель».

Бомба.

Приступ кашля.

— А теперь мы забьемся в какой-нибудь тихий утолок и будем следить оттуда за этой проклятой ячейкой, потому что иначе наши друзья, если они хоть немного соблюдают осторожность, никогда не войдут в эту дверь. Мы в Берлине, сейчас 2008 год, Стена давно пала, и повсюду висят камеры наблюдения. Ничего общего с Прива или Ком-Бабелией, откуда твой отец, или Сахар, или Питер Дахан, или я не знаю еще кто, выпустил тебя с полным набором нановирусов, позволив действовать по своему усмотрению.

«Она, наверное, вымоталась… больше двух суток не смыкала глаз».

Бомба замедленного действия.

«И как она еще держится?»

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты жертва…

С коротким фитилем.

— …так что умерь свой пыл и докажи мне, что ты не такая сумасшедшая, как твой отец.

«Орел или решка».

Снова игра, в которой каждый из игроков двигает свои фишки.

— Ты прав.

Облегчение.

— Но я в этой истории никому не доверяю. Ни друзьям моего отца, ни его врагам, ни фликам.

Она отводит глаза.

— Кроме тебя.

Натан догадывается, о чем она думает:

«Ты лучшее, что когда-либо случалось со мной».

Он обнимает ее и осторожно переводит на другую сторону улицы. То, что началось с кровавой бани, обычно ею и заканчивается.

Камилла.

«Если Иезавель взорвется, я взорвусь вместе с ней».

На Клингельхеферштрассе полдень, а никто и не думает подходить к почтовому ящику с надписью «Фромм & К°». Тянутся долгие часы, и Натан снова и снова возвращается к мыслям о мертвых и к предположениям, о которых лучше бы не вспоминать. Иезавель смотрит на него сочувственно.

«В тепле, с мамой».

Плакать в ее объятиях.

Он уже начинает задумываться о том, стоит ли чего-то их единственная зацепка, как вдруг в камеру хранения заходит низенький толстый мужчина в дешевых мокасинах и кожаной куртке. Натан кладет руку Иезавели на предплечье. Машинально. Девушка и так настороже. Пока она наблюдает за этим типом, готовая броситься за ним вдогонку, как только он откроет ТУ САМУЮ ячейку, Натан трезво оценивает ситуацию.

Их разделяет сотня метров.

Боевая готовность.

«Секунд пятнадцать, чтобы догнать его».

Глазок камеры слежения.

«Как можно меньше светиться».

«Как с ним заговорить? Прямо здесь? Сейчас? Или проследить за ним и расспросить в каком-нибудь тихом местечке?»

Мужчина вышел из «БМВ» цвета серый металлик, наскоро припаркованной на тротуаре. Внутри никого. Вокруг тоже.

«Он один».

Простой служащий.

Можно расспросить прямо сейчас.

«Если только этот тип не заорет».

Может прокатить.

Мужчина набирает код доступа к ячейке, Иезавель уже на ногах.

— Поторопись.

Когда они, запыхавшись, заходят в камеру хранения, ячейка уже закрыта. Тип складывает ее содержимое в сумку, здоровается с ними и направляется к выходу. Иезавель преграждает ему путь. Кивает Натану, чтобы он следил за улицей. Тип вопросительно смотрит на нее.

— Эй, что это вы делаете?

Иезавель отвечает по-немецки, быстро, почти автоматически:

— Не кричите, не зовите на помощь, ведите себя спокойно.

Она приподнимает край куртки, пистолет холодно поблескивает в лучах света, льющегося сквозь стеклянную витрину. У мужчины округляются глаза. Он начинает паниковать.

«Не профи».

— Что еще за фигня?

— Как тебя зовут?

— Фридрих… Фридрих Хабер.

Она запоминает.

— Послушайте, я не знаю, что вам… у меня при себе денег нет, только одна купюра в двадцать евро… я обычный служащий и…

— Просто отвечай на вопросы.

Тип нервно кивает.

— Ты работаешь на «Фромм энд К°»?

— Нет.

— Не смей мне врать! Я только что видела, как ты вынимал их почту.

— Я… я на них не работаю, я получил задание от клиентов моего работодателя забирать письма из этого ящика и доставлять их на другой адрес.

— Кто твой работодатель?

Фридрих Хабер получает затрещину, край куртки вновь приподнимается, под ним поблескивает металл.

— Ладно, ладно… я работаю на маленькую фирму, которая занимается доставкой посылок, срочной корреспонденции и прочего. Все законно, клянусь вам. Я простой служащий, который вкалывает меньше чем за тысячу евро в месяц…

Иезавель пристально всматривается в него. Дешевая одежда, плохая туалетная вода.

Она вздыхает, и Натан успокаивается.

«Обычный служащий».

— Куда ты должен доставить письма?

Хабер немного расслабляется:

— Это я вам сказать могу, сейчас, секундочку, у меня записан маршрут.

Он достает из сумки черный блокнот и лихорадочно перелистывает страницы.

— Сат.

Иезавель старается припомнить, но имя ни о чем ей не говорит.

— Я должен доставить все Сильвии и Генриху Сат.

— Куда?