И он понял это.

— Спи, где тебе хочется и когда хочется, — сказал он холодно. — Мне осточертело доказывать тебе и твоему брату, что я не прохвост и не совратитель юных девушек.

Он отпустил Виллоу и отступил назад.

— Дашь мне знать, когда перестанешь дуть губы и пожелаешь, чтобы я относился к тебе как к своей женщине. После этого я дам тебе знать, хочу ли я, чтобы ты продолжала считать меня своим мужчиной

Лишь отъехав на несколько миль от укромной долины, Виллоу спешилась и сняла остатки своего прежнего костюма с копыт Измаила. Жеребец благодарно фыркнул, когда последний ремень был отвязан и остатки тряпья отброшены. Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

— Я тебя понимаю, мой мальчик, — ласково сказала Виллоу, поглаживая жеребца по холке и сдерживая его пыл. — Эти тряпки раздражали тебя, но зато не было слышно стука твоих копыт.

Она с грустью взглянула на небо. На востоке занималась заря, гася ночные звезды. Хорошо бы залечь в убежище на день, но это было рискованно: она находилась слишком близко от долины. Ей придется гнать Измаила весь день, да и следующую ночь тоже.

Завтра на заре она сможет привязать Измаила где-нибудь на укромной лужайке и поспать у его ног. Завтра, но не сегодня.

Виллоу села в седло и двинулась вниз по склону, с каждым шагом удаляясь от долины. Постепенно ночь превращалась в день, а на фоне бледного неба выступали силуэты отдаленных вершин. Поросший сочными травами луг сменялся перелесьем. Она держалась лесной опушки, где можно было ехать быстро и в то же время укрыться в случае необходимости.

Тяжелый дробовик лежал наготове у Виллоу на коленях. Иногда он мешал ей при движении, но за время долгой ночи она открыла для себя, что ей приятно прикосновение гладкого деревянного приклада, а два заряженных ствола внушают ей спокойствие и уверенность.

Внезапно Измаил повернул голову налево и посмотрел в сторону небольшого ручья, который собирался отдать свои воды речке. Жеребец навострил уши и зашевелил ноздрями, принюхиваясь к запаху, который донес до него ветер. Не тратя времени на размышления, Виллоу направила Измаила в лес. Ее сердце гулко и часто колотилось, пока она все глубже забиралась в лесные заросли. Когда ей стало трудно уклоняться от хлещущих ветвей, она повернула и направила Измаила по тропе, параллельной той, с которой только что сошла.

Как ни прислушивалась Виллоу, она слышала лишь скрип седла, глухой топот копыт, поглощаемый многолетним слоем хвои, да мягкие вздохи ветра. Лес постепенно редел, превращаясь в отдельные рощицы, затем в небольшие группы деревьев, и наконец сменился зеленым лугом, усыпанным дикими цветами, по которому бежал ручей. Этот луг шириной по меньшей мере в одну милю простирался вперед миль на пять. Это было похоже на пойму реки.

Согласно журналу, путь Виллоу пролегал вдоль этого луга. Лишь часть его можно было пройти под покровом леса Потом начиналась открытая местность, где человек совершенно беззащитен перед нападением.

Крепко сжав дробовик и повод, Виллоу прислушивалась в предрассветной полутьме. На границе луга и деревьев медленно двигались какие-то тени, которые можно было принять за оленей, да еще шевелилась трава под ветром. Стояла такая тишина, что слышен был крик орла, летящего навстречу заре в поисках добычи. И ни дымка, ни малейшего признака человека — ничего, кроме необъяснимого, давящего ощущения в затылке.

Внезапно Измаил шарахнулся в сторону и захрапел. Передалось ли ему беспокойство хозяйки или он учуял другую лошадь — для Виллоу оставалось загадкой.

— Спокойно, мой мальчик, — пробормотала она. — Мне самой не нравится это открытое место, но другого пути нет. Давай проскочим его до того, как солнце осветит вершины.

Коснувшись пятками боков жеребца, Виллоу послала Измаила в галоп. Хотя жеребец был поменьше лошадей монта-новской породы, шаг у него был широкий и красивый. Сзади из леса, с левой стороны, донесся крик. «Это не может быть Калеб. После вчерашнего он не станет гнаться за мной. И даже если Мэт заставит его, это будет только на заре. Они, наверное, еще спят. К тому же крик донесся не со стороны долины».

Крик повторился. Виллоу оглянулась через плечо. К ней направлялись четверо всадников на высоких длинноногих гнедых лошадях. Они приближались с каждым шагом.

Виллоу натянула повод и сказала два слова жеребцу. Он пошел быстрее. Через несколько сот ярдов она снова оглянулась. Всадники продолжали на полном скаку преследовать ее. Щелкнув дробовиком, Виллоу нагнулась к шее Измаила и снова обратилась к нему с просьбой увеличить скорость. Шаг жеребца стал еще шире, он словно летел, низко распластавшись над землей, и только хвост, словно флаг, развевался над ним.

Трава и кусты слились в одно сплошное пятно. Глаза слезились от ветра, было трудно дышать. Топот копыт превратился в непрерывную барабанную дробь. Аллюр был слишком рискованным в таком мареве и требовал чрезвычайно большого напряжения от жеребца, но выбора не было. Надо было оторваться от преследователей.

Виллоу прильнула к холке Измаила. Обоим — и наезднице, и лошади — в этом положении мешал дробовик. После нескольких неудачных попыток Виллоу удалось засунуть оружие в чехол возле седла.

Когда, по представлениям Виллоу, они проскакали милю, Виллоу снова бросила взгляд через плечо. Страх сжал ее сердце: четыре лошади еще больше приблизились к ней. В то время как она оборачивалась, ветер сорвал с ее головы шляпу, и волосы развевались позади нее наподобие пламени. Защищая глаза от ветра, Виллоу еще сильнее подалась вперед, перехватила поводья всего в нескольких дюймах от мундштука, приложив щеку к разгоряченной лошадиной холке.

На второй миле арабский скакун начал отрываться от преследователей. Поняв это, они открыли стрельбу.

Скорость и полумрак были союзниками Виллоу. Она слышала выстрелы, но пули прошли где-то далеко. Распластавшись вдоль холки и спины жеребца, она хвалила и подбадривала его, и так они одолели вторую милю, когда заря начала золотить верхушки ближайших гор.

Буквально из ниоткуда возник ручей, скрытый густой травой. У Виллоу было лишь одно мгновенье для того, чтобы окинуть взглядом внезапно возникшее на пути препятствие. Словно бледная невесомая тень, она прильнула к корпусу Измаила, который, вдвое укоротив последний шаг, успел напрячься, мощно оттолкнуться и приземлиться на противоположной стороне ручья.

Сбившись с ритма, Измаил при приземлении споткнулся. Виллоу сумела удержать ступни в стременах, потянула за поводья, поднимая жеребцу голову, и буквально возвратила ему равновесие. Он по-кошачьи ловко извернулся и в течение двух-трех секунд вошел в прежний ритм бега.

Виллоу бросила быстрый взгляд назад. Преследователи сбились с шага, а одна из лошадей вообще отстала. Они бежали резвее Измаила первую милю, были наравне в течение второй, но далее им не хватило выносливости арабского скакуна.

Виллоу испытала опьяняющую радость и облегчение. Она снова пригнулась к голове жеребца. Она хвалила его и возбужденно рассказывала, что он напрочь загнал других лошадей. Измаил прядал ушами, внимая восторженным словам хозяйки. И хотя дышал он тяжело, его шаг оставался ровным и мощным. Он пока еще не исчерпал своих сил, хотя скоро это неизбежно должно произойти. Ей оставалось надеяться лишь на то, что преследователи отстанут к тому времени, когда Измаил окончательно выбьется из сил.