“Господь хитер!” – однажды воскликнул Эйнштейн. Однако интрига закручивается, если вы сможете выдержать еще немного. Раз псевдоженские цветки в мужской фиге должны обеспечивать питание личинкам осы, их необходимо опылять. Поэтому для самки бластофаги нет вопроса, зачем она должна прихватить с собой побольше пыльцы; понятно также, почему самки не просто перемазываются в пыльце как попало, а несут ее в специальных корзинках. Осы способны извлекать пользу из транспортировки пыльцы. Пыльца нужна им для того, чтобы стимулировать псевдоженские цветки к выработке пищи для их личинок. Но Графен и Годфри видят проблему на другом краю этого удивительного союза. Проблема возникает, если снова взглянуть на фиги. Почему надо обязательно опылить псведоженские цветки мужской фиги, прежде чем они смогут выкормить личинок ос? Не проще было бы дать пищу личинкам независимо от опыления цветков? Мужским фигам надо вырастить личинок ос, чтобы потом осы перенесли пыльцу в женские фиги. Почему же псевдоженские цветки требуют опыления вперед?

Предположим, из‐за мутации мужское дерево стало менее капризно – эдакая шутка природы, в результате которой условия сделки стали более гибкими и личинки развиваются даже в неопыленных цветках. Казалось бы, дерево-мутант может произвести на свет больше молодых ос, поэтому находится в более выгодном положении по сравнению со своими разборчивыми соседями. Задумайтесь над этим. В любую фигу могут залететь осы, чьи пыльцевые корзинки по тем или иным причинам остались пустыми. Они отложат яйца, но если дерево чересчур требовательно, личинки погибнут от голода, и новое поколение опылителей не родится. Посмотрим, что происходит на более покладистом конкурирующем дереве-мутанте. Прилетит бластофага без пыльцы – ничего страшного. Ее личинки все равно вырастут и превратятся в полноценных ос. Уступчивое дерево выпустит больше ос благодаря тому, что выкормит потомство как ос-опылителей, так и порожних. То есть его пыльцу в генетическое будущее понесет более мощная армия ос, и стало быть, у него есть преимущество перед мужскими деревьями строгих правил. Разве не так?

Не так – тут кроется еще одна закавыка, на которую обратили внимание Графен с Годфри. Не слишком капризное фиговое дерево действительно выпустит многочисленный отряд юных самок. Но здесь работает тот же аргумент – они унаследуют особенности своих матерей. У их матерей – а именно у матерей тех ос, которых дерево-мутант произвело сверх плана, в избытке по отношению к поголовью ос, рожденному на обычном дереве, – есть один порок. Они плохо собирали пыльцу или почему‐либо не сумели опылить цветки, в которых выросли их личинки. Лишние личинки потому и лишние. И лишние личинки получат в наследство этот порок. Скорее всего, они либо вовсе не смогут собрать пыльцу, либо еще как‐то проявят свойства плохих опылителей. Разборчивое мужское дерево словно ставит кордон на пути ос. Оно как бы проверяет, дадут ли самки ос его псевдоженским цветкам все то, что должны были бы дать обычным женским цветкам. Если нет – их личинкам будет отказано в приюте. Учинив осам проверку, мужское дерево отбирает тех из них, чьи гены могут создать эффективных переносчиков генов фиги. Графен и Годфри называют это замещающим отбором (vicarious election). Этот отбор очень похож на искусственный отбор, о котором говорилось в первой главе, хотя и не совсем. Псевдоженские цветки подобны тренажеру для отсеивания не обладающих нужной квалификацией авиапилотов.

Замещающий отбор – новаторская идея, и в ней есть ответы на еще более каверзные вопросы. Гены фиг и ос – партнеры в быстром вальсе на балу геологических эпох. Как мы поняли, многие из разнообразных видов фиговых деревьев дружат с определенными, верными им видами ос. Фиги и бластофаги эволюционировали вместе, синхронно друг с другом – коэволюционировали, – но не так, как другие виды фиговых деревьев и ос. Какие преимущества это дало фигам, мы знаем. Личные опылители служат им самыми что ни на есть управляемыми ракетами. Проявляя заботу об одном, специфическом, виде ос, фиговые деревья обеспечивают доставку пыльцы в женские фиги своего вида и ни в какие другие. Их пыльца не пропадает зря, что было бы неизбежно при общем пользовании услугами ос одного и того же вида, которые летели бы во все фиги подряд. Выигрывают ли и осы от такой преданности, не столь очевидно, но, возможно, у них просто нет выбора. Иногда виды расходятся в процессе эволюции, разделяясь на два вида – почему, сейчас неважно. Что касается фиговых деревьев, пути их эволюции могли разойтись, и тогда они могли сменить химические пароли, по которым осы их узнавали, а также такие параметры системы “замок-ключ”, как глубина их крошечных цветочков. Осы были вынуждены приспособиться. Например, если в процессе коэволюции по линии фигового дерева (“замка”) цветочки постепенно становились глубже, то по линии эволюции ос (“ключа”) начинали удлиняться яйцеклады.

Вот мы и пришли к той проблеме, которую увидели Графен и Годфри. Продолжим аналогию замка с ключом. Поменяв замки, виды фиговых деревьев стали развиваться по‐разному, а вслед за ними полетели их осы, подобрав ключи. По-видимому, нечто в этом роде произошло и с древними орхидеями, когда они разделились на пчелиные орхидеи, мушиные орхидеи и осиные орхидеи. Но тут легко понять, как начался коэволюционный процесс. Фиги поднимают специфическую, почти неразрешимую проблему – и сейчас я ринусь в последний бой. Если бы история развивалась по типичному для синхронной эволюции плану, мы должны были бы увидеть примерно следующую картину. Допустим, в ходе отбора женских фиг были бы отобраны гены, обеспечивающие развитие глубоких цветков. Это создало бы давление отбора в пользу более длинных яйцекладов у ос. Однако фиги привносят особые обстоятельства, и нормальный ход коэволюции нарушается. Гены передаются только по линии истинных женских цветков женских фиг, а не псевдоженских цветков мужских фиг; вместе с тем свои гены передают только те самки ос, которые откладывают яйца в псевдоженские, а не в истинные женские цветки. Поэтому особи ос с длинными яйцекладами, способные достичь дна глубоких женских цветков, не передадут потомству гены, нужные для формирования длинных яйцекладов. Свои гены передадут потомству те особи с длинными яйцекладами, которые достают дна псевдоженского цветка. Однако при этом гены глубоких цветков потомству не передадутся. Попробуй разберись!

Ответ снова надо искать в замещающем отборе – это хорошо отлаженный тренажер для пилотов. Мужские фиги “хотят”, чтобы осы, их “выпускницы”, эффективно опыляли настоящие женские цветки. Следовательно, в нашем гипотетическом случае они хотели бы, чтобы у ос были длинные яйцеклады. Для мужской фиги было бы легче всего этого добиться, если бы в ее псевдоженских цветках откладывали яйца только осы-матери с длинными яйцекладами. В контексте данного примера может показаться, что в этой идее слишком много умысла, как будто мужские фиги “помнят” о глубине женских цветков. Естественный отбор проделал бы это автоматически – просто выбрал бы те мужские фиги, чьи псевдоженские цветки по всем свойствам, включая глубину, близки к нормальным женским цветкам.

Фиги и инжирные осы достигают высшей точки эволюционных преобразований, самого грандиозного пика горы Невероятности. Их взаимоотношения запутанны и загадочны до смешного. Так и хочется приписать им преднамеренность, сознательный умысел, хитрую расчетливость. Однако в их поведении нет никакого расчета, ни грана интеллекта в любом его проявлении. Мы понимаем это хотя бы потому, что партнерами являются крошечная оса с еще более крошечным мозгом и дерево, у которого мозгов нет совсем. Мы воочию наблюдаем результат дарвиновской тонкой настройки, иначе не поверили бы в реальность столь совершенного и сложного механизма. Это своего рода расчет, скорее даже одновременное решение миллионов задач по расчету всех затрат и выигрышей. Самые мощные наши компьютеры глубоко задумались бы над такими трудными задачами. Но тот компьютер, который выполнил программу, состоит не из электронных схем и даже не из нейронов. Он не установлен где‐то во вселенной. Это автоматическая, распределенная вычислительная сеть с базой данных, закодированных на языке ДНК, и она охватывает миллионы организмов, кочует из одного организма в другой благодаря репродукционным процессам.