По результатам экспертизы, которую уже успели провести, ствол, изъятый вами, «засвечен» в нескольких местах. Публика очень интересная. Поэтому не впадайте в эйфорию и помогите Главку и прокуратуре разгребать это дерьмо.

Ты, – смотрит в мою сторону, – с завтрашнего дня поступаешь в распоряжение Орловского. Птицын, твоя задача найти своего заявителя.

– Не беспокойтесь, Виктор Михайлович, найду.

– Тогда и не затягивай. А вот это все, – глядит на накрытый стол, – давайте чуть позже. Когда все вместе… Договорились?

– Есть! – за всех отвечает Воробей.

– И еще, – голос Виктора Михайловича дрогнул. – Звонили из Главка. За задержание особо опасных преступников они будет ходатайствовать о представлении Ермолина к государственной награде.

– Посмертно, – добавляет Воробей.

– Что делать, – вздыхает Красноярский. – У меня все. Вопросы имеются? Нет? Тогда пока! – Красноярский поочередно пожимает всем присутствующим руки и уходит.

– Наливай, – подает голос Петр, – и, видя наши удивленные физиономии, добавляет, – по последней. Это на самом деле последняя. Я за «базар» отвечаю. – Он выпивает в одиночку. В его глазах стоят слезы.

Хоронили Володю на родине, в Приморском крае. Сопровождающим полетел Петр. Через руководство Главка удалось договориться с военными летчиками.

Прощались с Ермолиным в Районном управлении. Он был в штатском костюме. Не любил Владимир Александрович носить форму. На бархатной подушечке были приколоты орден «Красной звезды» и медали: за выслугу лет трех степеней и «Ветеран труда». Выступали многие. Клялись продолжать дело, вечно помнить о нем и семье. Представитель Главка торжественно довел информацию о том, что Председателем Президиума Верховного совета СССР подписан Указ о награждении майора милиции Ермолина Владимира Александровича орденом «Красной Звезды» посмертно. После траурных мероприятий все потихоньку разошлись. Поминали Деда в тесном кругу сослуживцев в недалеко расположенной от отделения столовой. Довольно скоро все разбрелись. Остаемся я, Воробей и Женька Левченко – судмедэксперт из морга. Воробей разливает водку. Поминаем всех тех, кого с нами нет.

– Женька, вот ты, как врач, скажи, можно было спасти Володьку? – немного заплетающимся языком спрашивает Толя.

– Кто его знает? Если сразу операцию делать…может быть. Но все равно парализован он был бы. На всю жизнь. Так что неизвестно, как лучше…

Да у него не только мозг пораженным оказался. Я как его сердце увидел, чуть в осадок не выпал. Живого места нет – одни рубцы. Не менее двух капитальных инфарктов перенес, про мелочь всякую уже и не говорю. – Левченко просит у меня сигарету и закуривает.

– Да, Володька крепкий мужик был. На больняке никогда не сидел. Отлежится пару дней и на работу, – рассуждает Воробей, поглаживая пальцами пустой стакан.

– Вот и доотлеживался. – Женька зло, тычком гасит сигарету в пепельнице. – Я ему неоднократно говорил: Вован, ляг подлечись. В санаторий тебе надо. С путевкой обещал ему помочь. Так ни в какую. Летом, говорит, на родину поеду – все болячки пройдут. Природа там целебная. Еще говорил, что некогда лечиться – работать надо. Доработался! Ты пойми, Толян, нет незаменимых людей. – Женька распаляется. – Вот посмотри на наше руководство. Любая болячка незначительная, прыщик там вскочит или не дай бог чихнет – сразу на больничный, а летом обязательно в санаторий на юга. И ничего их не волнует, никакая работа. В конце концов, что в жизни изменится, если, допустим, ты неделю проболеешь и на службу не выйдешь? Уровень преступности повысится или снизится? Ничего подобного! А опер надрываться будет до последнего, «хвосты» зачищать. План, видишь ли, ему надо к такому-то числу выполнить. Ну не выполнит он его в срок, что в этом страшного? Опять же говорю, что произойдет-то? – Левченко удрученно замолкает.

– Видишь ли, Евгений, – его слова меня задевают за живое, но стараюсь сохранять хорошую «мину» – ты эксперт, причем хороший и грамотный, если короче – профессионал в своей области. Дед же был профессионалом в своей. Даже больше, чем просто профессионал. Он был мастером. Так вот подумай, стал бы он тем, кем был, если бы регулярно на «больняках» сидел, по поликлиникам и госпиталям бегал. На раскрываемость, как ты говоришь, наплевал, на планы всякие. Не спорю, возможно, в другой отрасли народного хозяйства появился бы хороший специалист с фамилией Ермолин: не курящий, трепетно следящий за своим драгоценным здоровьем, но в таком случае не было бы никогда старшего инспектора уголовного розыска по имени Дед!

– Я так конкретно не выражался, – перебивает меня Женька.

– Вот я и хочу сказать. Чтобы понять все это, надо стать опером. Настоящим опером, каким был Ермолин. Думаю, другой жизни он себе не представлял. А что случилось – то случилось. Ты, Женя, не обижайся, но ты не опер, хотя и отличный парень…

– Хорош разглагольствовать, – говорит Воробей и наполняет стаканы. – Давайте помянем, и расходиться пора.

Выпиваем еще и закругляемся. Воробей предлагает развезти нас по домам, но мы с Левченко единогласно отвергаем это предложение. Попрощавшись с нами и сказав: «Как хотите, дело хозяйское», Воробей, с ревом развернув машину на месте, уезжает. Мы с Женей топаем до метро. На прощанье жмем руки и расстаемся, кто знает – может быть до завтра. Спешу домой, надо хорошенько отоспаться. Завтра с утра пораньше надо быть в Главке у Орловского. Предстоит работать с Гейнрих, и в больнице с этим Соловьевым или как его еще. Паспорт, изъятый у Семена, оказался поддельным.

Кабинет Орловского в ГУВД обширен и светел. В настоящий момент, кроме меня и Гейнрих, никого нет. Выходной день.

Маргарита производит на меня удручающее впечатление. От яркой, уверенной в себе блондинки не осталось и следа. Передо мной блеклая молодая женщина, ссутулившаяся на жестком стуле и нервно курящая одну сигарету за другой. Единственно, что меня поражает в ней, так это абсолютно холодное и спокойное выражение глаз. Еще раз перечитываю аккуратно выведенные на листе бумаги показания. Что получается? Невинная девушка, запуганная до смерти двумя бугаями, вынуждена быть соучастником и свидетелем ужасных преступлений, от которых до настоящего времени она не может прийти в себя. Да, виновата, что не сообщила в милицию, но она боялась, поскольку угрозы монстров были вполне реальными. Далее идет довольно подробное описание того, что вытворяли эти нелюди. Ну что же, кое-что полезное из ее рассказа можно подчерпнуть.

Орловский задерживается. Он в настоящий момент занимается оперативным обеспечением содержания Риты в изоляторе. Решаю до прихода Орловского начать сам.

– Маргарита Павловна, все, что Вами изложено в явке с повинной, правда?

– Да, – она поднимает на меня усталые, полные неподдельной печали глаза.

– Тогда сам собой напрашивается вопрос: почему Вы не нашли возможность сообщить о совершаемых преступлениях в милицию?