— Неужели ты думал, что я считала тебя крупным землевладельцем и только поэтому последовала за тобой? Да я даже не знала, где мы будем ночевать. Черт бы тебя побрал, Джордан, я пошла за тобой из-за любви! И ни секунды не колебалась. Но если этого недостаточно для твоей уязвленной гордости, тогда мне больше нечего предложить!

В комнате надолго повисло молчание. Опустившись на деревянную скамью, Элинор уронила голову на руки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она ощутила легкое прикосновение Джордана к своим волосам.

— Прости меня, Элинор. Иногда я просто схожу с ума от ревности. И потом, я слишком долго жил наедине со своими мыслями.

— Ты все еще любишь меня?

— Конечно. Но стоило мне представить тебя с ним, и я сходил с ума от ревности. Когда же ты заплакала, увидев его мертвым, я пришел в отчаяние.

Элинор взяла его руку и прижала к своим губам.

— Давай похороним прошлое, — прошептала она, — и возблагодарим судьбу за то, что мы наконец вместе.

Джордан опустился на колени и сжал ее лицо в ладонях:

— Элинор, милая, даже если бы ты сказала, что безумно влюблена в него, я все равно не отказался бы от тебя. Ты — частица меня самого.

Слезы хлынули у нее из глаз. Джордан привлек ее к себе и поцеловал, ощутив на губах вкус соли. Они опустились на деревянный пол, обнимая друг друга. Элинор тихо плакала, уткнувшись лицом в его шею.

— Я не мог заняться с тобой любовью, не спросив об этом.

— Ты вел себя так, что я подумала… Впрочем, не важно. Ты хочешь меня сейчас?

Джордан дрожащими руками коснулся ее мягкой щеки и нежных губ.

— Господи, да, хотя мне кажется, что я умру, если это случится, — усмехнулся он, целуя ее. — Я хочу тебя так, как ни один мужчина еще не хотел женщину.

Она улыбнулась.

Несколько минут они лежали в объятиях друг друга, слезы катились из их глаз. Медленно, словно пробуждаясь после долгого сна, Джордан начал гладить ее шею, плечи, затем его рука, осмелев, скользнула в вырез грубого платья. Он не решался коснуться нежных округлостей, опасаясь, что не сможет сдержать эмоций.

Элинор взяла его руку и положила себе на грудь. Джордан сжал податливую плоть. Неутоленная страсть, которую он испытывал к этой женщине, вспыхнула с новой силой. Они целовали и ласкали друг друга, стремясь вернуть былую близость. Первоначальное отчуждение быстро рассеялось, и они с восторгом отдались долго сдерживаемым порывам. Крохотная комнатушка с белеными стенами, примитивной мебелью и полосатыми ковриками исчезла. Они снова очутились в Англии, в зеленой дубраве, где расцвела их любовь.

— О, Джордан, не будем больше расставаться, — прошептала Элинор сквозь слезы.

— Никогда, любимая, обещаю.

Поцелуи и объятия становились все более неистовыми. Они так долго находились в разлуке, что не нуждались в долгой прелюдии. Элинор нетерпеливо привлекла его к себе, вскрикнув от восторга, когда его раскаленная плоть ворвалась в ее жаркое лоно. Задыхаясь от наслаждения, она вторила его медленному движению, пока огненный поток страсти не поглотил все остальные ощущения…

Элинор медленно возвращалась к реальности. Руки Джордана обвивали ее утомленное любовью тело. Ничто на свете не могло сделать ее счастливее. Она снова обрела свою истинную любовь — и теперь уже навсегда.

Незаметно пролетело несколько недель. Новые хозяева Авилы ежедневно объезжали свои владения. Теперь Джордан понял, почему земля в поместье бесплодна: крестьянам не хватало воды. Река была рядом, но жили они как в пустыне. Джордан тщательно изучил ирригационную систему, созданную феллахами, крестьянами мавританского происхождения, и надеялся, проложив оросительные каналы, вернуть земле плодородие.

Несмотря на отсутствие удобств, Элинор наслаждалась пребыванием в заброшенной крепости. Она с жаром принялась за наведение порядка. Деревенские женщины, вооружившись вениками и совками, убрали грязь и мусор, копившиеся годами. Обнаружив в погребе упакованную посуду и прочую утварь, Элинор оборудовала всем необходимым просторную кухню.

В поместье было несколько повитух, которые занимались также врачеванием. Элинор подозревала, что женщины не обходятся без колдовства, однако уговорила их принести целебные травы и снадобья в лазарет, который устроила в одной из комнат.

Каждую ночь, хотя оба уставали от дневных трудов, Джордан и Элинор занимались любовью на расшатанной дубовой кровати под выцветшим зеленым пологом. Трудности и лишения придавали их любви особую остроту.

За прошедшие недели Джордан отразил несколько вражеских набегов. Крестьяне храбро сражались под умелым руководством своего нового господина и захватили богатые трофеи: пять арабских скакунов и ценности, снятые с убитых мавров.

К ноябрю похолодало, небо нет-нет да и затягивалось тучами, вызывая у Элинор, успевшей привыкнуть к яркому солнцу, тоску по дому. Они никогда не говорили об Англии, но Элинор не могла не думать о том, суждено ли ей вернуться на родину. Она часто вспоминала о старом добром Мёлтоне, о своем отце, обо всем, что было дорого ее сердцу. Джордан, казалось, совсем не скучал по родным местам. Дни его были заполнены хозяйственными заботами и отражением атак воинственных мавров.

Как-то прохладным осенним вечером, когда они ужинали у очага, снаружи послышался шум, за которым последовал стук в дверь.

— В чем дело, Джо? — спросил Джордан у вошедшего в комнату деревенского старосты. У старика было труднопроизносимое испанское имя, и Джордан называл его Джо.

— На соседнюю деревню напали мавры. Как бы сюда не нагрянули.

Лицо Джордана напряглось. Враг близко, нельзя терять времени.

— Ты предупредил людей?

— Да, сеньор. Они хотят укрыться за нашими стенами. Впустить их?

— Конечно, только побыстрее. Мавры далеко?

— Не знаю, сеньор.

Элинор последовала за Джорданом, когда он взобрался на полуразрушенные укрепления, откуда открывался вид на окрестности. Кучка крестьян, гнавших перед собой скот, входила в распахнутые ворота. Нападающих нигде не было видно. Отослав Элинор в дом, Джордан спустился во двор, чтобы переговорить с беженцами.

Среди мужчин были раненые. Направив их в лазарет, Джордан разместил женщин и детей в глинобитных хижинах. Одна из крестьянок, закутанная в изодранный, покрытый пылью бурнус, стояла в стороне.

— Ты ранена? — спросил он, прибегнув к услугам Пако в качестве переводчика.

Поверх грязного бурнуса на него смотрели запавшие черные глаза, казавшиеся огромными на изможденном лице.

— Джордан, — сказала женщина, — неужели это действительно ты?

Сердце Джордана оборвалось, а затем лихорадочно забилось. Кроме Элинор, только одна женщина в Андалузии знала его достаточно хорошо, чтобы называть по имени.