— А ты куда? — висну у него на шее. Как же не хочется я с ним расставаться.

— Буду делать тебя ещё счастливее. Карать твоих недругов, — скользит он по голой спине рукой. И мурчит, забавляясь с моим языком.

«Ну, ладно, помурчи ещё немного», — малодушно соглашаюсь я. А то сейчас заведу свою песню о главном: о Барте, о Марго, о том, где он шляется вечерами и всё, опять нахмурится, замкнётся. Разозлится. Но мы ещё вернёмся к этому разговору.

— Дождёшься? — останавливается он в дверях.

— Нет, — натягиваю платье. — У меня тоже дела. Встретимся за… — а потом вспоминаю что вчера мы даже до столовой не дошли, как столкнулись в коридоре, так и обедали потом в спальне, — в общем, где-нибудь встретимся.

— Тогда успеха в твоих делах! — подмигивает он и уходит.

И если он думает, что я опять на кухню варить ему борщ или стряпать пирожки, то сильно ошибается. И так раскормила его на свою погибель. Всё хотела порадовать пока он поправлялся. Теперь он подсел не только на секс, ещё и мою стряпню.

Но сегодня пусть ест «почки заячьи кручены» или каплунов, что на деле оказались всего лишь кастрированными и специально откормленными петухами. Хотя, застёгивая на ходу платье, иду я именно на кухню.

— Гретхен, — обращаюсь я к дородной женщине в белом чепце и фартуке, теперь главной на этой большой, полной чудными ароматами, горячими печами и блестящей медной посудой кухне. Худого повара я отправила назад в его родную Страну Болот и лягушек, которая даже по очертаниям на карте напомнила мне Францию, а не только пристрастием к лягушкам и картавым прононсом этого важного высокомерного господина. Признаться, без него с Гретхен во главе на кухне стало даже лучше. — Сделайте мне, пожалуйста, порцию горячего супа, парочку пампушек с чесноком и имбирный чай. Отнесу господину Ля Полю.

— Как он там? — принимается она сама исполнять мою просьбу, передав бразды правления, то есть большую деревянную лопату, которой она колдовала над котлом с гуляшом своей подчинённой.

— Ещё кашляет и слаб, но уже пошёл на поправку.

— Бедолага, — вздыхает она. — В его возрасте такая сильная простуда может быть очень опасной. Ещё не к добру зарядили эти дожди.

— Это осень, Гретхен, — затаскивает в кухню корзину с луком Вит. — Говорит вам Её Милость, говорит, ничего не хотите слушать.

— Болтаешь что не следует, — отвешивает она говорливому мальчонке лёгкий подзатыльник. — Простите Ваша Милость, но как тут поверишь, не знаем мы что за осень такая.

— Холодно. Сыро. Промозгло. Вот и осень, — не сдаётся Вит, пока кухарка ставит на поднос всё заявленное мной и от себя добавляет засахаренное яблочко на палочке. — Видели новую форму, что шьёт для нас Люси?

— А что уже принесли? — бросает вручённое ей весло девушка, следящая за гуляшом. Да и другие заинтересованно высовывают носы.

— Так только что. Идите, мерки с вас будут снимать в малой столовой, — кивает парень.

— По одному, по одному, — упирает руки в бока кухарка, а то испортите мне обед, наводит она в радостно галдящей кухне порядок.

— Что не верит никто в осень? — спрашиваю я Вита, взявшегося мне помочь донести в каморку летописца обед.

— Не хотят. Говорят, всё это ваши выдумки.

— Ничего, как листья на деревьях пожелтеют, поверят, — не могу удержаться, чтобы не взлохматить белобрысый чуб пухлого мальчишки, когда он тяжело вздыхает. — Что-то не так?

— Говорят, что это вы на нас беду накликали — такие холода. И Его Величество приворожили, — шёпотом сообщает он и замолкает, когда мы выходим в малую столовую.

Я приветствую склонившуюся в поклоне Люси, дочку королевского портного, принёсшую образцы новой тёплой униформы.

И правда очень талантливая оказалась девочка. Свой гардероб я у неё уже почти весь сменила. И как же счастлива, что так вовремя вместо ужасных корсетов заказала фасончики на пуговичках, с которыми даже нетерпеливый король иногда справляется. И не надо толпы слуг пригонять, чтобы нарядиться с утра. И ткани шикарные: свежие, мягкие, спокойных расцветок, тёплые.

— Вот как значит. Ищут виноватых в природном катаклизме? — продолжаю я разговор, когда мы выходим в коридор. — И это я, видимо, разгневала ваших богов?

— Говорят, вы из другого мира, — шепчет он, оглядываясь.

— А кто говорит?

— Да все. Куда ни пойдёшь. Что никакая вы не Катарина. Самозванка. И Его Величество околдовали, раз он разницы не видит. И даже мадам Лемье вокруг пальца обвели.

— И только слуги у нас самые умные, самые глазастые, всё знают, всё видят, всё понимают, — с расстройства отхлёбываю я с имбирный чай из кружки, что несу в руках. — Я им, значит, график, смены, нормы труда, восьмичасовой рабочий день, бесплатную медицину, новую форму, а они роптать? И чего хотят эти кухарки? Государством вместо короля управлять? Они-то всегда лучше знают, что надо делать.

— Хотят, чтобы всё вернулось как было. Тепло. Солнце. Лето.

— Надеются, что если меня изгнать, то вернётся не только лето, но и тот бардак, что тут в замке был? — расстроено взмахиваю рукой, ударяя себя по бедру. — Бардак, в котором им было так привычно, так уютно. Чтобы мусор не вывозить, а прямо в ров выкидывать. Или вон, как в городе, прямо из окон на улицу швырять. В баню не ходить. Вшей не истреблять. Думают, если меня не будет, что всё у них тут само собой по-прежнему станет? — гневно ставлю я Виту на поднос кружку, чтобы весь этот вонючий чай не выхлебать. Парнишка виновато пожимает плечами в ответ. Да я и не жду от него ответа. — Ясно. Спасибо, что предупредил. Ещё есть какие новости?

— Немного, — пожимает он плечами. — Не срочные.

— Тогда с ними после обеда приходи, — сворачиваем мы вниз, но в комнатке, где живёт достопочтенный летописец, его не находим.

Застаём его в архиве. В большой комнате, заставленной стеллажами с книгами от пола до пололка он сидит, склонившись над старым фолиантом.

— Господин Ля Поль, зачем же вы встали? — составив перед ним на стол всё принесённое, поправляю я сползшую с его плеч шаль.

— Ваша Милость! — словно проснувшаяся птица, обрадованно встряхивает он головой. — А я как раз нашёл, что вы просили.

— Правда? — выгоняю я Вита и только убедившись, что он убежал, закрываю дверь в пыльный архив. Слава богу, что зарешеченные окна пропускают хоть свет. Открыть их, чтобы проветрить комнату, я безрезультатно пыталась ещё прошлый раз. Сейчас и не пытаюсь, сразу сажусь рядом со стариком.

— Нашёл я упоминание той истории с кинжалом, — оглядывает он стопки книг, пытаясь вспомнить в какой же из них это было, но потом безнадёжно машет рукой, решив говорить, не опираясь на первоисточник. — Имя того Рекса было Алказар. После той истории даже оно считается проклятым и больше в роду Рекс им не называют детей. Сын Алказара Проклятого был последним Алказаром и умер ещё в младенчестве. А больше детей у короля и не было.