Я нашел нужный бокс, тихо вошел и подошел к другу.

Он лежал с перевязанной головой, его лицо было разбито и немного отекло. В рот тянулась трубочка, к руке — капельница, аппаратура тихо гудела. Взял руку Пашки, сжал немного пальцы.

— Держись, Паш. Все пошло не так. Хоть ты сломай эту систему. Ты же боец, мой друг… настоящий друг. Спасибо тебе, что вступился за Маринку…

Не умел я разговаривать вот так. Просто хотел, что Паша выкарабкался. Обнять его по-человечески, покаяться… что упустил убийцу и Игрока. Что дело все еще открыто.

Тихо вошла медсестра. Проверила капельницу, делая вид, что меня здесь нет.

— Долго он проспит? — спросил ее.

— Должен до утра, — пожала плечами. Я осторожно отпустил пальцы друга, повертел головой и нашел, что искал — не слишком удобное, но кресло. Подошел к нему и поднял. — Что вы делаете?! — возмутилась девушка, только что отбирать не бросилась. — Поставьте немедленно! — Я поставил — рядом с высокой кроватью, на которой лежал Павел. — Да что вы делаете?!

— Будете тут шипеть и мешать ему спать — арестую, — сказал просто, устраиваясь в кресле. Длинные ноги с трудом просунул в просвет между полом и днищем кровати из-за металлического подъемного механизма.

— За что? — опешила девушка.

— За отсутствие человеческого участия и черствость души, — объяснил. — Нет у него никого, кроме меня. И он не проснется тут один. Я понятно объясняю? — потребовал строго.

Она дар речи потеряла, и хорошо. Вышла, сверкнув на меня глазами, а я сложил руки рядом с Пашкиной, сжал его пальцы и уткнулся лбом в свой локоть.

Надо поспать. Я просто дико хотел выспаться…

— А ты трус… — разбудил меня тихий голос.

Пальцы Пашки шевельнулись. Я поднял голову, потер лицо ладонями, разгоняя кровь, со стоном вытащил выпрямленные затекшие ноги. Скрипел, как это кресло подо мной. Взглянул на часы на каком-то медприборе — семь утра.

— И дебил, — добавил слабо друг, но явно вложил все свои силы в этот эпитет.

— Как ты?

Сердце сжималось видеть его таким беспомощным. И страшно было за его здоровье. Как бы не стало хуже. Пока хирург ничего не обещал — ни хорошего, ни плохого.

— Жив… — отмахнулся одними пальцами, — а Марина?

— Дома. Все нормально. Спасибо, Паш.

Он только чуть поморщился, снова «отмахиваясь», а в глазах вопрос, главный в его жизни.

Я едва сдержался, чтобы от стыда не спрятать глаза, но выдержал его взгляд и покачал головой виновато:

— Я его упустил…

И рассказал очень вкратце, что произошло, чтобы не утомлять друга. Он прикрыл глаза устало и так слушал, лежал неподвижно, мне показалось, что снова уснул, но он сказал:

— Ты не виноват…

Я так не думал.

— Отдыхай, не разговаривай. Я вечером приду. Рад, что ты пришел в себя.

Сжал снова его слабую руку.

— Не приходи, Марине привет передай.

Он вздохнул и снова притих. Кажется, теперь уснул.

* * *

— Сын, ты идиот? — с подозрением спросил отец, когда я подал ему рапорт.

— Никак нет, товарищ полковник! — отчеканил я.

— Нет, ты — идиот! Иначе вот эту филькину грамоту я не могу объяснить! Что за детский сад?! «Я был взволнован, и потому мне показалось, что Верхова Алина Романовна нажала кнопку уничтожения живца, а именно “Delete”. На самом деле она завершала игру нажатием кнопки “Enter”, что я расцениваю как добровольное прекращение противоправных действий…» Да ты сочинения в пятом классе убедительнее писал на тему почему Му-му нужно оставить жить, а Герасима утопить!

Я прыснул со смеху. До сих помню, как родителей таскали сначала к учителю, потом к директору школы, потом чуть ли не письмо ему на службу накатали, что у его сына наклонности убийцы. Только сочинение писал не я, а Егор.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться?

— Овцой в волчьей шкуре? — грозно сверкнул глазами.

Но я-то его знал. Он не спал всю ночь, как и я, просидел у постели друга — Верхова. Роман Ильич не осуждал ни меня, ни его — он все прекрасно понимал и снисхождения для дочери не просил.

Но я…

Я видел мертвые глаза Алины и акт ее самоубийства, видел ее на допросе — ту послушную маленькую девочку, попавшую в беду, ставшую игрушкой в руках сводного брата, как та кукла, что волею провидения победила в ней неприступную стерву. Кажется, тогда Алина влюбилась в меня. Потому что была настоящей. Пустила в себя что-то светлое в противовес всему, что творилось в ее жизни, в родном доме. Не мог забыть это. Все видели в ней преступницу, пособницу, а я не мог забыть счастливую улыбку девушки, которая хотела быть любимой, а оказалась всеми использованной.

— Сын, я же все понимаю, — потер устало лицо батя, — думаешь, я не передумал много всего? Только ведь я о тебе думать должен. Как я эту писульку руководству покажу?

— Смело, товарищ полковник, — отчеканил я, на что отец лишь отмахнулся и налил себе в стакан коньяка. Я сел, нарушая субординацию. — Пап, моя любимая девушка была наживкой; я думал, что Пашку убили; там плохое освещение — ты сам видел. Я в тот момент трактовал все предвзято. Я не шел туда арестовывать, не мог и подумать, что там есть поземный проход… — который оказался братской могилой неугодных Хрому людей, и теперь криминальному авторитету не только за казино заслуженное наказание светило, — …кто ж знал, что он сможет уйти из закрытого клуба? — собравшуюся  к тому времени тусу распускали по одному, и я лично следил, чтобы не просочился ублюдок Тарасов. — А у меня не было даже наручников с собой. Ну что, неужели ты не воспользуешься этим?

В рапорте не мог написать о Егоре, о том, что вообще едва не лишился ума от того, какая ярость двигала моим двойником, какой нечеловеческой силой — силой психопата — он теперь обладал. На каких нереальных волевых усилиях я засунул его назад в подсознание. Я только отцу рассказал об этом.

Он выпил коньяк молча, поставил на стол аккуратно стакан, поднял на меня усталый взгляд:

— Стоит это твоей карьеры?

— Если уж Игоря с Филиппом приняли, то и от меня не откажутся. Ну, понизят в звании, так я вроде заслужил — Олега упустил. Да и все равно пора передых взять, а то скоро каждая собака будет знать, что я подставной киллер. Устал я, товарищ полковник. Разрешите жениться и уйти в романтический запой?

— Да как я тебе запрещу, сынок? Такую девчушку надо хватать и в ЗАГС, пока не…

Мы оба подумали об одном и том же — о том, что вот так Тарасов схватил Алину, хотя брак расторгнут уже сегодня как недействительный: регистраторша увидела вместо росписи Алины в журнале витиеватое «Помогите» и после суток метаний — сознаться в том, что взяла взятку, или спасти человека, — в ней взяло верх человеколюбие, и она вызвала полицию.