Содержавшимся в крепости Святого Креста аманатам денежное жалованье выплачивалось в апреле 1729 года из бакинских доходов на сумму 186 рублей 48 копеек. В Дербенте аманаты получали деньги из местных доходов: в 1729 году — из пошлинных денег, а в 1732-м — из таможенных сборов. Содержание было различным, в зависимости от статуса невольного «гостя». Так, находившимся в 1733 году шестнадцати аманатам из «Табасаранской провинции» полагалось по три копейки в день, в то время как в 1729-м другим присланным заложникам давали в день по два рубля из местных доходов. В сентябре 1729 года в Дербенте в аманатах от уцмия находились дети «знатных узденей» «Алавердей Арухов сын», Нуршин Искандербек, сын Шамсудин-бека, получавшие денежное довольствие пять рублей в месяц. Там же содержавшемуся в заложниках племяннику майсума Темиру было положено шесть рублей в месяц.

Наконец, были еще выплаты хотя и нерегулярные, но необходимые. Айдемир из Эндери зато, что сохранил верность России (не присоединился в 1733 году к крымскому войску во время его прохода через Дагестан), указами от 6 и 7 ноября 1733 года был награжден жалованьем в 300 рублей, а брат его Алибек — в 100 рублей. 23 апреля 1730 года «в знак милости» акушинскому кадию было выдано 400 рублей, а неделей позже два старшины, Магомет и Хагибуг, присланные акушинским кадием к дербентскому коменданту, получили по 40 рублей.

Левашова, похоже, удручали невозможность пресечь «разбойничий промысел» и необходимость бесконечных выплат, которые рассматривались получателями отнюдь не как вознаграждение за реальную службу. Его раздражал «пакостной магометанской обычай», когда подданные требуют денег «не в оклад» и при этом «бесстыдно бессовестны и без всякого рассуждения о жаловании и о подарках нахально просительны». Приходилось учтиво отписываться в ответ на просьбы о выплатах родственникам «знатных особ» или об увеличении содержания аманатов. «Сестре ж вашей, Хануме, и сыну ее о годовом жалованье после генерал-лейтенанта Румянцова во окладных книгах не явилося, но бывает, по монаршескому соизволению даются некоторым людям дачи, называемые в приказ, которые в оклад не считаются, тако и сестре вашей не такая ли дача была, нет известия, но за верности свои вашему высокоблагородию и все имеете пребывать в надежде высокие ее императорского величества милости», — писал Левашов уцмию Ахмед-хану в марте 1732 года, в свою очередь, укоряя его: «Вашего ведомства каракайтаки и акушинцы на табасаранцов чинили неоднократное нападение во многолюдстве, причем и собственных ваших несколько старшин было, где учинилося немало и смертного убийства. И отогнали у табасаранцов немалое число рогатова скота и баранов, чего ради от превосходительного господина генерал-маеора и кавалера Бутурлина к вашему высокоблагородию посылан был один офицер и неоднократно писано было, чтоб вы, почтеннейший, о помянутом разыскать и отогнанной скот табасаранцам возвратить и продерзателей наказать и все те происшедшие ссоры прекратить приказали».

Несколько более щедрым командующий оказался по отношению к сыну шамхала Казбулату:«…племяннику вашему, пребывающему во аманатах, по справке не нашлося боле, как по 8 рублев и по ведру вина на месяц, а визирю вашему Иташуке по отбытии генерал-лейтенанта Румянцева в окладных книгах дачи не явилося же, но может быть была дача в приказ, а не в годовой оклад; меньшому вашему брату Салтгирей-беку с матерью за вашу верность до будущего указу ее императорского величества приказал я 800 рублев отпустить из Баки, и людям вашим, приняв, отвезти к вашему благородию».

В этом же письме Левашов вежливо выговаривал адресату за то, что «ваше благородие с Сухраем дружбою обязаватися и освоиться, чтоб сестру свою за Сухраева сына выдать намерение воспринять изволили, что к высокой стороне ее императорского величества и интересам весьма противно и к верности вашей, буде бы то правда, подозрительно бы было, понеже Сухрай, хотя примирительно с Россиею в турецкой стороне пребывает, к высокой стороне ее императорского величества главной неприятель находится и, как вашему благородию известно, оной Сурхаев человек злостной и всякого добра развратник и коварственно ищет, чтоб и Россию с Портой в ссору привести. Я не надеялся бы, чтоб то в истине было, чтоб ваше благородие по своему известному состоянию с таким подозрительным человеком в дружбу и в свойство обязаться могли, и с какова человека, кроме зла, никакова добра ожидать неможно. Буде же бы от Сурхая, яко от коварного человека, к вашему благородию какие к союзу подсылки имеются, от такого оного извольте отчуждение и отдаление иметь». Для большей убедительности к просьбе прилагался подарок в виде двух пар соболей, меха горностая, двух поставов сукна, четырех «изарбатов зазлотных» и двух конских чепраков.

В данном случае любезность вместе с обещанием «отцовского шамхальского наследства» как будто окупилась. Через некоторое время Казбулат «в ссоре» убил своего родного брата Будая, женатого на дочери Сурхая, что ослабило «Сурхаеву партию» и явилось «весьма полезно ее императорского величества интересам», как с удовлетворением отметил Левашов, сдавая дела в 1733 году, а сам Казбулат получил к «окладу» еще тысячу рублей. Но, отбывая с Кавказа, Левашов все же был настроен скептически и указал преемнику, что горцы «в верности к российской стороне сумнительны и никогда на них обнадеживатца не возможно»; как только турки начнут действовать, горцы «по однозаконству» соединятся с ними и «против России неприятельски выступить не замедлят».

Так и произошло, как только относительный мир между двумя державами был нарушен появлением крымских татар, которым султан приказал прибыть на помощь своим армиям в войне с шахом. В июне 1733 года крымское войско под командованием Фетхи-Гирея вышло на Терек. После упорного сражения отряда генерал-майора Д.Ф. Еропкина с татарами в урочище Герзель Людвиг Гессен-Гомбургский приказал ему отступить в крепость Святого Креста, и крымцы прорвались в приморский Дагестан.

Часть владельцев (аксайский Али-бек, Айдемир из Эндери) остались верными России. Казбулат предупредил командующего, что посланцы двигавшегося на юг Фетхи-Гирея явились к уцмию и он «присягался» на том, чтобы прибыть к крымцам «…и всех кумыков, и тавлинцов, и протчих усмею самому собрать на Дербент или на Сулак, со всеми им итти и окружить, и воды перекопать. И тогда на Дербент пойдут, тогда из Табасарана несколько людей, тако же из собранных несколько ж людей отправить на Мускур, и ограбить и разорить Мускуры и тех, которые к ним не пристанут, чтоб чрез то им правианту достать. И на сих пунктах договорились и условились». Однако сам Казбулат против татар выступать не стал даже вместе с русским отрядом, используя различные «отговорки».

Другие же князья не только не мешали вторжению, но и имели с татарами «обхождение дружеское и пересылки». Шпионы доносили командующему о соединении мушкурцев, табасаранцев, куралинцев и акушинцев во главе с табасаранским майсумом и «марагинским бабой» с целью ударить сзади готовящийся отражать нападение гарнизон Дербента. В то же время старая вражда не забывалась, и казикумухский Сурхай так и не помирился с уцмием.

Бои под Дербентом начались 18 июля; татары понесли потери (жителям города платили по рублю за неприятельскую голову) и через несколько дней отошли от стен и двинулись на Шемаху в обход, «турецкою границею». Поход успеха не имел, тем более что в татарском войске было много больных. Российское же командование, получив пополнение, перешло к решительным действиям. В сентябре командующий отправил к Дербенту Еропкина с пятью тысячами драгунов и казаков наказать «бунтовщиков».