Этот номер у них, естественно, не прошел. Удостоверение офицера ФСБ Федора Молчанова, предъявленное в развернутом виде, хоть и не заставило медиков воспылать к Глебу горячей любовью, заметно умерило их боевой пыл. Безусый медик поначалу держался иронично и снисходительно, так что Глебу стоило немалых трудов сохранить хотя бы видимость приличия и не засветить ему в лоб. Сдержался он только потому, что из битого доктора помощник получился бы еще хуже, чем из небитого. Взвешивая каждое свое слово, Глеб кротко согласился с тем, что постояльцы больничного морга до утра никуда не разбегутся. ("Они никуда не денутся, даже если вострубят трубы Страшного Суда, – оскорбительно улыбаясь, заверил его доктор, – потому что дверь заперта снаружи, ключ у прозектора, а прозектор давным-давно спит у себя дома, в кроватке".) Согласился он также и с тем, что на свете существует трудовое законодательство, больничный распорядок дня и масса иных, целиком законных, устоявшихся, уважаемых всеми нормальными людьми правил и установлений, которые препятствуют рыжему доктору бросить все свои дела (тут Глеб выразительно покосился на стол, но доктор сделал вид, что не заметил его взгляда) и вместе с нетерпеливым "товарищем из внутренних органов" полночи заниматься ерундой.

Язык у доктора был подвешен отменно, медсестра смотрела на него с нескрываемым восхищением, и, подогреваемый ее влюбленным взглядом, сопливый Айболит распинался на эту тему добрых пять минут. Глеб терпеливо дослушал его до конца, кивая и улыбаясь, когда доктор обращался к нему с вопросом: "Вы со мной согласны?", а потом, когда светило районной медицины наконец выдохлось и с утомленным видом хлопнуло рюмочку спирта, коротко, не вдаваясь в подробности, изложил свое дело.

Примерно на середине его короткого спича на равнодушно-томной физиономии доктора появилось заинтересованное выражение, а когда Глеб закончил, напоследок повторив просьбу проводить его в больничный морг, эскулап с неуместной радостью воскликнул: "Ба! Что же вы сразу не сказали? В морге вам делать нечего, вашего клиента там все равно нет". – "Убежал?" – не удержавшись, съязвил Сиверов, на что ничуть не обиженный доктор сообщил, что его – в смысле, клиента – там никогда и не было. "Вам повезло, – любовно теребя свою бородку, объявил он. – Вы совершенно случайно нарвались на человека, который может дать вам самую полную информацию. Только предупреждаю, ничего подписывать я не стану и на суд тоже не пойду". Глеб горячо поблагодарил его за ярко выраженную гражданскую позицию и не менее горячо заверил, что ни о каком суде не может быть и речи, поскольку мертвых, как известно, не судят.

Пропустив мимо ушей шпильку насчет гражданской позиции, доктор поведал ему свою историю. С первых же слов Глеб понял, что ему действительно повезло, поскольку его собеседник в силу своего юного возраста и бедственного материального положения в свободное от основной работы время подрабатывал на "скорой". Работа была тяжелая, но давала опыт, ценнее которого для начинающего врача ничего нет и быть не может, и рыжий доктор Женя пахал как вол, повышая свою квалификацию мастера по ремонту человеческих организмов.

Так вот, в тот самый День, когда некий горбатый пенсионер республиканского значения вошел в неразрешимое противоречие с собственной газовой плитой, доктор Женя как раз ишачил на "скорой". Своей станции скорой медицинской помощи в поселке не было, ее заменяли три машины, которым иногда – очень редко! – удавалось немного постоять во дворе больницы. В день, когда в доме на Второй Садовой рванул газовый баллон, одна из этих машин находилась в ремонте ("Она и сейчас в ремонте, – сказал доктор Женя, – и, по моему слабому разумению, пребудет там во веки веков, аминь"), а две другие с самого утра были в разъезде. Диспетчер по рации сообщил доктору Жене о вызове, поступившем с Садовой, добавив, что вторая машина ушла к черту на кулички, в дальнюю деревню, принимать у сорокалетней доярки роды. Доктор в этот момент подъезжал к дому на другом конце поселка, где продолжавшаяся третий день свадьба уже перешла в стадию поножовщины. Милиция, как всегда в подобных случаях, не спешила принять участие в веселье, так что сообщение о том, что клиенту на Садовой торопиться уже некуда, было воспринято экипажем "скорой" с чувством глубокого удовлетворения.

Работы на свадьбе оказалось более чем достаточно. Троих, в том числе и жениха, пришлось доставить в больницу, причем в машине они то пели хором, то пытались возобновить драку. Словом, на Вторую Садовую врач приехал, когда там уже не осталось ничего, кроме груды горелых головешек. Он связался по рации с милицией, и там ему подтвердили, что труп увезла другая машина. А еще через час вторая машина вернулась из своих дальних странствий с роженицей и здоровеньким, крепким пацаненком на борту. Тут Женя призадумался и снова связался с милицией, тем более что вызов на Вторую Садовую числился за ним и ему предстояло как-то отчитываться за труп, которого он в глаза не видел. В милиции лениво удивились и пообещали разобраться, но, естественно, не стали, потому что старик был одинокий, прав на его бренные останки никто не предъявлял, увезла его, как ни крути, "скорая", так вот пусть "скорая" и разбирается, если ей делать нечего... И вот история с исчезнувшим покойником и таинственной труповозкой (""Летучий Голландец", блин!" – прокомментировал доктор Женя) была предана забвению – не по злому умыслу, а как-то сама собой, ввиду ее полной несуразности. Все чувствовали, что произошло какое-то дурацкое недоразумение, которое разъяснится сразу же, как только кто-нибудь попытается в нем разобраться. Но никто и не пытался.

"Все ясно, – сказал Глеб, начиная понимать, что предчувствие его не обмануло. – Номера ваших машин ты помнишь?" – "Еще чего! – возмутился Женя. – Что я тебе – ги-бе-де-де? Да вон они, все три, во дворе стоят, у нас сегодня спокойно – тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!"

Глеб выглянул в окно и увидел машины – две потрепанные "Газели" и полуразобранный "уазик" с красным крестом на унылой помятой морде. Номер "Летучего Голландца", который увез тело Сиверса с места взрыва, он помнил наизусть – запомнил в силу давно укоренившейся привычки. Среди стоявших во дворе больницы карет "скорой помощи" автомобиль с таким номером отсутствовал – что и требовалось доказать.

Он поблагодарил рыжего доктора Женю, извинился за вторжение и направился к дверям. "Куда теперь?" – осведомился доктор. "В милицию", – ответил Глеб. "Погоди", – сказал добрый доктор Айболит и, взяв со стола, протянул ему почти полную медицинскую склянку со спиртом. "Это еще зачем? – удивился Сиверов. – Я за рулем". – "А это не тебе, – прозвучало в ответ. – Это Трунову, он сегодня дежурный. Хрен ты от него чего-нибудь без этого дела добьешься, он тебя вместе с твоим удостоверением пошлет в пешее эротическое турне..."

Одного взгляда на дежурного старлея Трунова Глебу оказалось достаточно, чтобы мысленно поблагодарить доброго доктора. Дежурный ворчал, мычал, бессмысленно лапал то трубку телефона, то селектор, то журнал учета, пока на свет не явилась заветная емкость. Тогда старлей прямо на глазах подобрел, взгляд его обрел осмысленность, журнал учета был открыт на нужной странице, и тут же выяснилось, что микроавтобус скорой медицинской помощи с названным Глебом регистрационным номерным знаком действительно был объявлен в угон такого-то числа текущего месяца: "Два дня назад это было, во, гляди!" Угнан в подмосковном Подольске, а обнаружился в тот же день в придорожном кювете километрах в двадцати от поселка, от этого вот самого места, – пустой, естественно, без рации, без бензина и без аккумулятора...