ГЛАВА XXV

Лев и овечка. — Прощание шевалье д’Эона с матерью. — Смерть и воскрешение. — Появление шевальеры д’Эон. — Эстампы. — Дева и драконы. — Шевальеры-самозванки. — На сцену выходит Бомарше. — Он гневается. — Его эпистола. — Ответ. — Загробное имя. — Художник Муссон. — Г-н Бон-Марше. — Сын Карона и сын Лаэрта. — Обращение мадемуазель д’Эон к современницам. — Пиль, говорит Гренада. — Пари аннулированы. — «Женщинам». — «Примите меня в лоно свое». — Дамы Сен-Сира. — Благородные девы и девы безумные. — Шевалье д’Эон в роли девственницы. — Ночи, проведенные среди пансионерок. — Четверть мужчины. — Болезнь. — Ходатайство об обретении мужской одежды. — Отказ. — Праздники и выходные. — Война. — Шевалье д’Эон просится на службу. — Он хочет отправиться в Лондон. — Смерть милорда Феррерса. — Смирение. — «Мадмуазель моей закалки»

ГЛАВА XXVI

Неожиданный визит. — Нечаянная радость, внезапный сюрприз. — У шевальеры спрашивают о шевалье. — «Это вы?!» — «Мое дитя?» — Обморок от счастья. — Восемнадцать лет спустя. — История исчезновения. — Перехваченное письмо. — Гнев императрицы. — Распятие. — Отъезд. — Тюремщик. — «Я стала матерью!» — Крепость на Яике. — Узница и ее дитя. — Петр III, самозванец. — Казак Пугачев. — Железная клетка. — Генерал Бибиков. — Бегство. — Граф Панин. — Прибытие в Париж. — Он и она. — Имя для ребенка, доброе имя для матери. — Драматическая ситуация. — «Для чего эта травестия?» — Ответ. — Отчаяние. — Лохмотья вместо одежд. — Отец и мать на коленях перед г-ном де Сартином. — «Подумайте!» — Шевальера д’Эон у изголовья сына. — Дитя без отца, любовница без мужа. — Смерть. — Путешествие шевальеры д’Эон в Тоннер. — Служанка.

ГЛАВА XXVII

Шевалье д’Эон и Надежда в Тоннере. — Старый брадобрей. — Принц Генри Прусский. — Две крайности. — Бомарше в качестве торговца лесами и деловыми бумагами. — Денежные затруднения и крик о помощи к г-ну де Вержену. — Шевалье д’Эон в замке Дижона. — Отъезд в Лондон. — Мечты о свадьбе с Надеждой. — Визит в женском платье к Софии-Шарлотте. — Встреча Софии-Шарлотты и Надежды. — Соперницы. — Молитва. — Клятва. — Шевальера д’Эон представлена при дворе Сент-Джеймса. — Лебединое озеро и речь в качестве увертюры. — Первый приступ безумия Георга III. — Его выздоровление. — Ненависть к предполагаемому наследнику престола. — Уговор дороже денег. — Полемика между королем и принцем. — Дружеские чувства последнего к шевальере д’Эон. — Осада. — Графиня Дюбарри и лондонские воры. — Исповедь и раскаяние. — Эмигрантка. — Шевальера д’Эон и республика. — Повестка дня. — Две старухи. — Смерть шевалье д’Эона. — Осмотр и вскрытие тела. — Второй приступ безумия. — Свидетельства и доказательства. — Отец Елисей. — Погребение. — Торс. — Сэр Сидней Смит. — Моралите.

— У меня такое чувство, — сказал Лузин, что мы в некотором роде прочитали роман в духе Дюма.

— Гайярде, автор пересказа — произведения? — в свое время с Дюма судился, всё выясняли, кто написал «Нельскую башню», кто у кого что украл и кто кому соавтор, — сказал Шарабан. — Схожи были, как литераторы, надо полагать, малость близнечны. И сам шевалье был литератор, писатель, сочинил свою жизнь, но очень близко к тексту.

— Что-то видел я по телеку о д’Эоне в Лондоне, — озабоченно потер лоб Лузин, — но то ли спьяну, то ли спросонок, не помню.

— Ты видел детектив французский по произведению тамошнего дизвитьемиста, — отвечал Шарабан. — Де Сартин, Людовик Пятнадцатый, мадам Помпадур, Николя ле Флок, д’Эон в Лондоне. О, я тебе домашнюю заготовку принес, чуть не забыл! — тут открыл он свой безразмерный бесформенный портфель, достал листочек-шпаргалку. — Интересно, что именно лондонской девушке Вирджинии Вульф пришло на ум написать «Орландо», роман о существе, прожившим одну инкарнацию в мужском облике, другую в женском, — и ревнивою рукою начертать портрет московитки, в которую влюбляется главный герой, будучи юношей.

И зачитал он: «Главные обвинения против нее были: 1) что она умерла и посему не может владеть какой бы то ни было собственностью; 2) что она женщина, что влечет за собой приблизительно таковые же последствия; 3) что она английский герцог, женившийся на некоей Розите Пепите, танцовщице, и имеет от нее троих сыновей, каковые по смерти отца предъявили свои права на наследование всего имущества усопшего. И таким образом, в весьма щекотливом положении, неизвестно, живая или мертвая, мужчина или женщина, герцог или Бог знает кто, она отправилась на почтовых в свое сельское прибежище, где получила разрешение жить до конца разбирательства в качестве инкогнито, мужского или женского пола, уж как покажет исход дела».

— Спасибо, — сказал Лузин, беря свой кофр и идя к выходу. — Даже выпить неохота, ни одна жидкость не привлекает, включая чай. Скажи, ты помнишь старые рюмочные?

— О, как они меня подкармливали, незабвенные уголки! — отвечал Шарабан. — Я, видишь ли, работал в одной конторе со своим соседом по парадной, а он был любитель; идучи домой, обходили мы все рюмочные нашего маршрута, там к рюмашке водочной выдавался бутерброд, я отдавал рюмашку соседу, а он мне бутерброд свой, так пока, бывало, домой дойдем, он в полном умилении, и я червяка заморил.

— Я все-таки не вполне въезжаю, — сказал Лузин, — почему в рукописи, которую мы читаем вечерами в нашем макулатурном либрусеке, возлюбленная шевалье — Сара Фермор, а в его собственных мемуарах (пусть сокращенных и отредактированных Гайярде, но собственных) именует он ее Надеждой Штейн — или Стейн? «Надежда, бедная девушка, сирота…»

— Ну, уж это-то проще простого, — отвечал Шарабан. — Во-первых, у меня есть сестра, есть несколько кузин, есть дочь (и не одна, еще две внебрачных), и я слушал их школьные речи влюбленных вприглядку неофиток; во-вторых, я и сам в школе влюблялся по уши, а я уже в школе сочинял романы; в-третьих, я сочиняю их и сейчас, — и опыт мой подсказывает мне: юное существо, с одной стороны, стремится поведать ближайшим друзьям, подругам, родственникам, всему свету о своей влюбленности, о ее дражайшем предмете: а с другой стороны — хочет, чтобы никто не догадывался, кто имеется в виду, да еще и с жадностью скупейшего скряги не желает выдавать драгоценнейших минут любовных, вроде взора, тепла руки, дареной хрени типа цветной булавочки, ластика, записочки и т. п., а владеть всеми этими мульками единолично. И из сих сложнейших клишированных устремлений проистекает три короба вранья, натуральное сочинительство, шитое белыми нитками.

Почему Надежда? Ну, Вера, Надежда, Любовь, София; где любовь — там и Надежда. Да и влюбился-то он поначалу в ее детский портрет, в отроковицу, а ты в святки-то глянь, есть там одна отроковица: Надежда Римская. Стейн (или, как у нас перевели, Штейн) — еще проще. За кого Сару выдали замуж? За Стенбока, то есть Стейнбока. Просто мемуары начал свои писать шевалье после ее замужества, успев возненавидеть, не видя, на расстоянии, этого ее мужа, горного козла, соперника, оскорбителя.