Примерно так размышлял Сильвин и в тот знаменательный день, когда по собственным подсчетам его состояние перевалило за триллион (золотых условных единиц Сильвина). Он стал самым богатым человеком планеты, архитектоника его прожектов казалась ему безупречной. А в то же самое время за тысячу километров от него и от де-факто суверенного Сильфона знаменитый французский киноактер — уже давно немолодой, но еще тот репейник — разогнался с дельтапланом на ровной площадке и отчаянно шагнул в дымчатую пропасть. Пестрый треугольник сразу же зарылся носом — один раз, другой, сорвался было в пике, но тут восходящие потоки воздуха ударили пружинисто в несущую поверхность, подхватили конструкцию и плавно понесли в сторону раскинувшейся внизу долины. С тревогой наблюдавшие за полетом приятели актера, составлявшие его дружескую свиту, перевели дух и принялись наперегонки кричать и свистеть.

За первым дельтапланеристом последовали еще двое, но артист уже парил где-то над турбазой, ярко окрашенные домики которой с высоты напоминали веселое семейство сыроежек. Вскоре изменчивый ветер задал каждому дельтаплану свое направление, разбросав их над внушительной красотой жидких лугов.

Киноактер, медленно снижаясь, пролетел над рощей, пересек дикую речушку, болотце, в котором копошилась рыжая собака — сильный боковой ветер все время сносил его в сторону от намеченного направления — и тут вновь оказался у горного нагромождения. Планируя между скал, пилот угодил в неприметное ущелье и сейчас же заметил спрятавшийся в нем хмурый бетонный корпус без окон, с россыпью гигантских спутниковых тарелок на крыше. Часть дома вгрызлась в скалу, другая враждебно выставила углы и острые тени; к нему вела идеальная асфальтовая полоса. Француз удивленно повернул голову, но через секунду уже вылетел из ущелья и вновь оказался на равнине, залитой изумрудной благодатью.

А внутри железобетонной тверди, за четырьмя сверхпрочными дверьми, пройдя двумя узкими коридорами и спустившись лифтом под землю, в специальной камере, экранированной динатронным энергетическим полем, за многослойной трехметровой толщей стен сидел на табурете голый и грустный Капитан в своей бессменной фуражке. В помещении не было естественного освещения, здесь оно было ни к чему. Призрака, словно арлекина на арене цирка, выхватывали из темноты пронзительные розовые и неоновые лучи, делая его видимым для обычного глаза.

В примыкающей комнате прямо напротив Капитана, за толстым стеклом одностороннего обозрения расположились у микрофона четверо экспертов. Один потягивал из большой кружки кофе, другой клевал палочками из кулька китайскую еду двое других, один из которых был мрачным чернокожим, о чем-то гневно спорили по-американски, тыча пальцами в страницы распечатки. За их спинами в слабом свете трудилась целая лаборатория — приборы, компьютеры, специалисты в белых халатах; на экранах мониторов отражалась всевозможная информация и, прежде всего, состояние исследуемого энергетического сгустка.

Афроамериканец наконец прервал бестолковую дискуссию и произнес: Окей, поехали! Тот, кто пил кофе, с готовностью отставил чашку, нажал кнопку микрофона, пробормотал в него номер записи и дату и задал Капитану первый вопрос: В прошлый раз мы остановились на том, что Странник поручил вам следить за Германом. Если он действительно обладает тем даром, о котором вы так много нам рассказывали, зачем ему понадобилось еще и ваши услуги?

Капитан тяжело вздохнул и принялся отвечать, безмолвно открывая рот. Впрочем, с опозданием в доли секунды заговорил электронный голос, вполне внятно озвучивая ответ призрака: Герман ведь знал о способностях. Странника. И всеми способами скрывал от него свои мысли. Прежде всего, прятал глаза.

Эксперт. Но ведь вы говорили, что Странник может читать прошлое и будущее человека по фотографии. Почему бы ему элементарно не обзавестись карточкой Германа?

Капитан. Не все так просто. Насколько я понимаю, фотка могла поведать Страннику о прошлом и будущем изучаемого объекта только относительно того времени, когда она была сделана. То есть, старое изображение содержит неполную или неверную информацию, ведь после того, как снимок сделан, человек ежедневно совершает новые поступки и, таким образом, не только добавляет в свою память свежие воспоминания, но зачастую кардинально меняет свой завтрашний день. А это не сложно: одно слово, один неверный шаг и трах — все твое будущее спущено в унитаз, как, например, у меня. Именно поэтому Странник всегда работал только с самой последней информацией. А свежих фоток Германа у него не было, потому что тот всячески избегал каких-либо съемок. А если и попадал в кадр на какой-нибудь пирушке, то в черных очках или с закрытыми глазами.

Эксперт. Вы хотите сказать, что по фотографии, сделанной вчера, Странник не может сказать, о чем думает человек сегодня?

Капитан. Совершенно верно.

Эксперт. Понятно. Следующий вопрос…

Капитан. Простите, но у меня тоже к вам вопрос.

Эксперт. Хм, ну, пожалуйста.

Капитан. Когда вы меня отпустите?

Эксперт. В каком смысле?

Капитан. Ну в каком? В самом прямом. Вы уже две недели держите меня здесь. Мне очень плохо!

Эксперт. Это не от меня зависит.

Капитан. Тогда свяжите меня с тем, от кого это зависит.

Эксперт. Это невозможно.

Капитан. Поймите же, я не человек, я привидение! Вы не представляете, с чем вы связались! Какие последствия для вас и для всего человечества может иметь такое бесцеремонное вмешательство в потусторонний мир! Я душа, у меня есть свой хозяин и только он вправе решать, что со мной делать!

Афроамериканец. Только не надо на нас давить! И не такое здесь слышали! Мы потратили сотни миллионов на то, чтобы вас изловить. И вот теперь, когда мы вас заполучили, неужели вы думаете, что мы вот так вот запросто возьмем и выпустим вас? Нет уж, мой дорогой! Раз уж вы попались, извольте отвечать на наши вопросы. Иначе нам придется вновь попотчевать вас динатронным излучением!

Капитан. Нет, только не это! Хорошо, я слушаю вас…

По самому парадоксальному стечению обстоятельств, в один день, почти в одно и то же время в разных полушариях планеты произошли два важных совещания. Эти две тайных вечери впоследствии оказали решительное влияние на дальнейшую жизнедеятельность как всего человечества, так и каждого индивидуума в отдельности.

Одно из них имело место в предместьях Сильфона, на территории известной мусорной свалки, в сладковатой дымке здешнего смога. Оно было похоже на партийный съезд или, скорее, на карнавал, а председательствовал на нем Странник в окружении своей гротескной, а лучше сказать чудовищной свиты. В ней заметно выделялись Гангрена в кресле-коляске, которого в последние месяцы совсем разбил паралич, кома-тозник Нашатырь с разъехавшимися в стороны глазами, все время нюхающий пузырек, Чернокнижница, скрюченная круассаном (у нее недавно вырезали полжелудка), исключительно трезвая, а посему гремуче угрюмая, и Сатана, изображающий грубую бойцовскую собаку, хотя на самом деле был в высшей степени интеллигентным псом. Но все же наибольшего внимания удостаивались мутанты Бо-бо, которые своей квадратурой и энергичным присутствием настолько гармонично дополняли зловещий образ Сильвина, что съехавшиеся со всех концов света предводители странников тряслись от страха, кушали валидол и занюхивали его алкалоидным порошком.