Сетчатая дверь, ведущая на заднее крыльцо, не заперта. Я вхожу, минуя небольшую бетонную статуэтку медитирующей лягушки: один доллар, из антикварного магазинчика. Я слышу, что паренек идет за мной. Ароматическая свеча от комаров стоит в центре стола со стеклянной столешницей. И… я ошарашена: рядом со свечой стоит банка консервированного тунца. Я беру ее в руки. Она наполнена пеплом и несколькими сигаретными окурками со следами помады.

Здесь моя мать.

Я не хочу ее видеть. Я не хочу видеть никого, кроме него.

«В доме не будет встречи. Только горе. Повернись. Уйди».

Мне надо знать.

«Ты уже знаешь».

Мне надо знать.

Я проверяю заднюю дверь. Она тоже заперта, но в ней есть окошки: девять больших прямоугольников. Обхожу Бреннана и беру медитирующую лягушку. Она небольшая и прекрасно ложится в ладонь. А еще она тяжелая. Я разбиваю лягушкой стеклянную вставку рядом с замком. Разлетевшееся стекло колет мне пальцы. Я просовываю руку и отпираю дверь.

Дверь ведет на кухню. Войдя, первое, что я замечаю, – это запах. Несвежий, затхлый. Я медленно бреду по кухне, щуря глаза. В мойке лежит посуда, несколько плошек, стакан. Кажется, из стакана торчит соломинка. Иду мимо холодильника, в коридор. Моя нога что-то зацепляет. Металл громко звякает – и я от неожиданности отскакиваю назад.

Собачья миска. Секунду я не могу объяснить ее присутствие, а потом догадываюсь, что родители, наверное, привезли Лолу: белую пушистую громкую собачонку, которую мать завела после того, как я перестала приезжать домой на лето. Я часто забываю о ее существовании. Ногой отодвигаю миску к холодильнику и выхожу в коридор. Напротив меня – туалет с раковиной, а гостиная – впереди, за аркой.

По дороге в гостиную мой взгляд зацепляется за рамку с нашим свадебным коллажем, висящую у лестницы. Вот они, мы: восемь кадров счастливого будущего. Я больше всего люблю ту, на которой он один, в светло-сером костюме и темно-зеленом галстуке. Он ждет, чтобы я пришла к нему по проходу – проходу по лужайке, обрамленному друзьями, деревьями и цветами, с ковром из клевера. У него серьезное лицо. Он настроен решительно. Но уголок его рта чуть приподнят, готовясь к улыбке.

Я поворачиваюсь к арке. Там все-таки может оказаться плакат. Он может стоять там и ждать.

На нашем первом настоящем свидании он сравнил мои глаза с бутылкой минералки, «Перье». С полной бутылкой, уточнил он, потому что в них искры играют.

Передо мной появляется гостиная. Его там нет. Плакат не вывешен. В этой пустой, немного захламленной комнате я одна. Но его следы тут есть: коробки с видеоиграми на полу рядом со стенкой, закрытый ноутбук на журнальном столике… Стопка выстиранного белья на диване: его осталось только разложить по местам. Я сажусь на диван, узнав красные трусы-боксеры с рисунком в виде разных узлов. Синюю футболку с полумарафона, в котором мы вместе участвовали.

Когда я пересказала соседке по комнате его слова насчет «Перье», та застонала. Но он сказал это так, что получилось забавно и мило: с идеальной смесью искренности и легкомыслия. Я сказала ей, что это трудно объяснить. Но после ее стона я не стала откровенничать насчет того, что в конце обеда я сравнила его глаза с шоколадным тортом, который мы взяли на двоих.

Рядом с ноутом лежит несколько дистанционных пультов, контроллер от игровой приставки и книжка с детскими именами, которую мы купили перед моим отъездом. Я беру книгу. Костяшки у меня в крови, и пальцы оставляют на суперобложке яркие пятна. Я листаю страницы с загнутыми уголками. Во рту у меня горько. Некоторые из закладок для меня новые. На одной из таких страниц подчеркнуто имя Эбигейл. На другой – Эммит.

Когда мы в первый раз спали вместе, утром я повернулась и обнаружила, что он смотрит на меня этими темно-шоколадными глазами.

– Рановато для торта, – сказала я, – но ладно уж, кусочек можно.

И я придвинулась к нему и прикусила ему ресницы. Я почувствовала, как он напрягся, и меня захлестнуло сожаление: я зашла слишком далеко, я все испортила! – и тут он рассмеялся, просто покатился от хохота. Это стало началом всего, началом нашей семьи.

В коридоре появляется Бреннан. Он рассматривает свадебный коллаж. Мне вдруг становится интересно, может ли он узнать на снимках меня: с завитыми волосами, с макияжем, в чистом сливочно-белом платье с открытыми плечами, усыпанном кристаллами Сваровски. Я открываю книгу на мужских именах на Б. Бреннан. У этого имени ирландское происхождение, как я и думала, а вот значение оказывается неожиданным. «Тень, – написано в книге. – Печаль. Слеза».

Мой смех похож на гром преодоленного звукового барьера.

Паренек поворачивается ко мне.

– Чего? – спрашивает он.

Я закрываю книгу и обвожу взглядом комнату, надеясь на подсказку. Однако я вижу только нашу жизнь – брошенную. Я отношу книгу к стеллажу у задней стены и ставлю между «Готовим на двоих» и «1984». Когда мы только переехали, то просто распаковали книги и поставили как попало, пообещав себе привести все в систему, когда обживемся. Последняя коробка была распакована уже через месяц, но к этому времени мы уже привыкли устраивать охоту за книгой, которую захотелось почитать. Мы сделали вид, что это – игра, которую мы сами придумали.

– Я иду наверх, – объявляю я.

Паренек отходит в сторону.

«Третья ступенька перед площадкой заскрипит», – думаю я.

Третья ступенька перед площадкой скрипит.

Коридор на втором этаже длинный и узкий, в нем по две двери с каждой стороны. Справа – ванная и наша спальня. Слева – комната для гостей и домашний тренажерный зал, который планировалось превратить в детскую. Мы собирались перенести тренажеры в подвал, когда придет время. Беговая дорожка, коврики для йоги и разномастные гантели, за которые мы никогда не брались. Подвал – это сырая пещера, но мы его приведем в порядок. Так мы себе обещали.

Дверь ванной открыта. Я заглядываю в нее. Я привыкла видеть ее без очков или контактных линз. Наша занавеска для ванны с антарктической сценкой сдвинута в сторону, но я и так знаю, где какой мультяшный пингвин. Фран застыла на ходу, а Горацио и Элвис отдыхают у себя на айсберге.

Дверь гостевой комнаты закрыта, пряча вещи моих родителей. Дверь в тренажерную, нашу несостоявшуюся детскую, тоже закрыта.

А вот дверь нашей спальни открыта. Я это увидела сразу, как поднялась по лестнице, а теперь до нее всего четыре шага, я уже вижу часть комнаты. Наш длинный туалетный столик, двери встроенного шкафа… Я не вижу нашей кровати или входа в ванную. Они справа от двери, скрыты стеной.

Голова у меня кружится, виски давит.

«Не надо было сюда приходить».

Мне больше некуда было идти.

Я ощущаю присутствие паренька: он близко. Упираюсь левой рукой в стену, прижимая окровавленные пальцы к уродливым желтым обоям в цветочек: еще одно, что мы хотели переделать и никогда уже не переделаем. Молюсь, чтобы я ошиблась. Чтобы он оказался там: ждал меня с букетом разномастных цветов. Он всегда покупал смесь ароматных цветов. В смешанных букетах всегда бывает лилия – по крайней мере в хороших букетах. Я думаю о том, как чудесно будет пахнуть этот букет. Если только он не попросил флористку собрать букет только из лилий. Лилий с оранжевой пыльцой на длинных тычинках. Они красиво выглядят, но пахнут отвратительно и так и норовят испачкать мне пальцы.