– Ты чего? – на девушку смотрели в упор.

– Идем за наш столик, – она кивнула Ханне. Та покачала головой:

– Иди. Я потом подойду!

– Почему? – блондинка не собиралась сдаваться без боя.

– У нас есть дело.

– Не подскажешь, какое?

– Это наше дело, – обычно смешливый Янош сейчас выглядел непривычно серьезным.

– Но…

– Ты не поймешь! – решительно отрубил он.

– Это касается Рихарда, – все же решилась Ханна.

Краем глаза Изольда заметила, как напрягся Оливер Жижка, сидевший рядом с ее подругой, и внутренне усмехнулась.

– А меня, значит, не касается? Мы с ним, кажется, учились вместе и…

– Вы с ним вместе учились всего месяц, – перебил Янош. – И то не полный. А мы – три года. Мы его друзья…

«А ты чужая», – прозвучало невысказанное, но понятное всем.

Ханна поджала губы, собираясь принять неудобное решение.

– Мы хотим устроить бойкот, – с неохотой пояснила она. – Для пра Добраша. Сейчас ведь у нас теория по экзорцизму, а он – богослов. И именно из-за богословов Рихард попал в беду. Вот мы и хотим…

– Завалить ему лекцию? – догадалась Изольда. – Но это… неправильно! Он ни в чем не виноват! Он просто…

Перед глазами встало лицо пра Добраша. Все еще симпатичный и довольно молодой по сравнению с остальными преподавателями Колледжа мужчина с правильными резкими чертами породистого лица. Несомненно, до принятия сана он принадлежал к какому-то знатному и очень древнему семейству – такую внешность дает только чистая кровь. Конечно, он не мирянин, но когда это нежные чувства останавливала подобная преграда?

– Вот видишь! – Янош скривился. – Я же говорил, что плохая идея ей все рассказать!

– Радмиру мы рассказали, – Ханна кивнула на Крамера, который вместе со своей сестрой сидел с другой стороны.

– Да, потому что Радмир нужен нам в аудитории.

– И мы друзья! – выпалил тот, покосившись на свою сестру. Фиона занимала столик вместе с тремя девушками четвертого курса. – Кроме того…

– А я не друг? – поразилась Изольда.

Ответом ей были весьма двусмысленные взгляды, и она удалилась, чувствуя себя уязвленной.

И это было только началом. Как она и предполагала, остальной курс был частично посвящен в планы друзей Рихарда. На протяжении всей лекции она со всех сторон ловила на себе возмущенные взгляды, словно это она была во всем виновата. Но ведь пра Добраш действительно ни причем!

А потом еще и отработка у преподавателя нежитеведения… Мэтр Йоганн заставил ее вымыть в аудитории все – полы, стены, парты, окна – а сам все это время сидел на кафедре и проверял домашние работы, лишь изредка отвлекаясь от своего занятия и отдавая короткие приказы: «Стулья ставить не так! Поверните!» – или: «Осторожно! У этого окна рама старая». И все. Не приставал, не разговаривал, даже не зачитывал ничего вслух – мол, вот какие перлы выдают некоторые умники. И, тем более, не пытался засадить ее собственно за отработку занятия. Ей не пришлось переписывать из толстого фолианта названия всех потусторонних сущностей или наспех составлять какую-нибудь схему. Он даже не приказывал сто раз написать какую-нибудь бессмысленную фразу типа: «Я больше никогда не буду пропускать занятия». Все ограничилось банальной уборкой помещения, после чего ее выставили за дверь. Мол, надо успеть подготовиться к завтрашнему занятию с первокурсниками.

Ужин она почти пропустила – явилась в столовую, когда там последние студенты уже доедали тушеные овощи с курятиной. Свою порцию – порядком остывшую – пришлось жевать едва ли не на ходу под неодобрительными взглядами служителей, торопившихся уйти с работы пораньше. В конце концов, ее обозвали копушей, у которой вместо мозгов корни волос и не дали допить до конца травяной чай, буквально выставив за порог.

Изольда мечтала только об одном – чтобы можно было забиться в уголок и хотя бы полчаса ни о чем не думать и ни с кем не разговаривать. Но был вечер, общежитие жило своей бурной жизнью, а сегодня, спустя только сутки после ареста Рихарда Вагнера, она кипела особенно сильно. Хлопали двери, слышались голоса и торопливые шаги. Побыть одной и зализать свои раны можно было либо в своей комнате – но там Ханна! – либо…

Первый этаж, в противовес остальным, был тих и погружен в сумрак. Только привратник скучал в каморке у главного входа, да еще не погас свет в прачечной и буфете. Но в противоположном крыле было темно и тихо. Там никого не…

Тень. Какая-то тень двигалась впереди. Человек вошел прямо перед нею, но занятая своими мыслями Изольда заметила это только что. Он направлялся либо к уборным, либо…

К комнате напротив! К той самой, про которую ходил слух, будто там несколько лет назад повесился студент.

В конце длинного коридора было окно, забранное решеткой. Незнакомец остановился перед дверью в «комнату самоубийцы», повернулся боком, касаясь дверной ручки, и слабый свет упал на его лицо.

Пра Добраш! Уже третий раз…

Наверное, она сказала это вслух, потому что преподаватель демонологии и экзорцизма вздрогнул, оборачиваясь.

– Что вы здесь делаете?

Вопрос одновременно вырвался у обоих, и оба одновременно сделали шаг вперед, словно два бойца перед схваткой. И также одновременно пришел ответ:

– Не ваше дело! Я только хотела…

Они заговорили одновременно, и оба одновременно же замолчали, предоставляя право первого хода противнику. Изольда была слишком измучена за этот долгий день, и экзорцист заговорил первым:

– Это мое дело. Личного характера. Почему вы спрашиваете? Какое право вы имеете требовать у меня отчета? Вы же студентка…

– А вы, – возмущенная, взволнованная Изольда больше не могла сдерживаться, – вы здесь не живете и не преподаете! Занятия закончились два часа назад… если не все три. Вы уже должны быть у себя дома!

– И я собирался домой…

– Через комнату? А дверью воспользоваться нельзя? – она мотнула головой назад, на главный выход. – Он еще не заперт. Или вы не хотите, чтобы вас видели? Вы пришли тайком? И вообще, почему вы зачастили к этой комнате?

– Не ваше дело! – пра Добраш попятился.

– Нет, мое! Мое потому, что я тут учусь, – отчеканила Изольда. – Я тут своя, а вы…

По мелькнувшей в глазах преподавателя искорке она поняла, что угадала правильно, и сделала еще шаг. Вот он, ее шанс!

– Но не бойтесь, – девушка улыбнулась. – Я никому не скажу. Я могу помочь. Я…

Остальные слова так и не слетели с ее губ.

– Поможешь. Да.

Несколько секунд они смотрели друг другу глаза в глаза. Девушке уже показалось, что она видит в глазах мужчины отблеск чувства, которое надеялась вызвать, и слишком поздно заметила вскинутую в характерном жесте руку. Раскрытая ладонь. Мизинец и безымянный пальцы скрещены. Вокруг среднего обмотана короткая цепочка, на которой болтается небольшой амулет. Плавный заученный жест.