— А почему они позволили банкиру взорвать машину, ведь она была недостаточно близко к дворцу, чтобы уничтожить Ибн Файеда? — спросил Юсуф.

— Я точно не был уверен, что они это сделают, — сказал я. — Однако кажется, что духи Зодчих видят меньше, чем можно подумать, особенно в пустыне и при условии, что их труды обречены на уничтожение. Наверняка они позволили Марко действовать в их интересах. Даже зная, где машина, они не могли с точностью определить, появился ли калиф в радиусе досягаемости. Или, возможно, они считали, что взрыв будет более разрушительным.

— Более?

Голос глубоко вздохнул.

Я пожал плечами.

— В любом случае, Марко мог не тащить чемодан в тронный зал или во дворец, чтобы осуществить задуманное. У него была возможность уничтожить Хамаду с расстояния мили, не покидая дюны. Была ли его бравада перед троном продиктована Зодчими или он сам решил, что покинет мир именно так, не знаю.

— Зодчие бросали свои Солнца на другой конец мира на языках пламени, и где те горели, целые страны оказались испепелены, — сказал Каласади. — Зачем было одному несчастному банкиру тащить оружие на верблюде?

— Тысячу лет спустя работает далеко не все. — Я закрыл чемодан и сел на крышку. — Ракеты и самое грозное их оружие израсходованы и бесполезны. Только пусковые кнопки сохранились… искры, что зажигали Солнца, если хотите. Их нужно переместить в город, который подлежит разрушению.

— А это их месть за мое… — Ибн Файед словно состарился, руки его дрожали. — Я был слишком горд. Ради своего народа я…

— Вы можете встать во главе очереди, калиф, но думаю, что дело в чем-то большем. Он называл себя Михаэлем. Может, неслучайно его зовут так же, как архангела, полководца армии Бога. У Зодчих есть заботы поважнее одного пустынного правителя, уничтожающего найденные в дюнах машины. Кто-то из них собирается покончить со всеми нами. Хамада была лишь моделью для демонстрации.

— Повезло, что ты именно сейчас прибыл на наши берега, король Йорг, — поклонился Каласади.

— Разве ж повезло, маг? — Я пытался заглянуть ему в глаза, но он опустил голову. — Ты знал, что духи Зодчих готовят какое-то нападение. Ты думал, я в этом замешан… и допустил меня во дворец калифа, пусть и обезвредив предварительно. И, возможно, на меня указывала чья-то еще рука, работавшая над расчетом времени, которым вы вроде так гордитесь…

Я подумал, что Фекслер играл со мной, толкал туда-сюда по своей доске, аккуратно, то и дело подмигивая красным огоньком сквозь стальное кольцо. Задержал ли он Марко или поторопил его, чтобы мы вместе прибыли в порт Альбус? Был ли я агентом Фекслера в каком-то состязании с Михаэлем — со всей его кликой?

— Объясни мне, — сказал Ибн Файед, — почему этот убийца так рисковал лишь затем, чтобы раскрыть мне свой замысел перед тем, как мы все умрем? Если бы мои арбалетчики не догадались не целить ему прямо в сердце, он бы умер, не подпалив… — его взгляд вернулся к окну, — это.

— Не думаю, что был риск его провала.

— Но он умер сразу после завершения своей миссии, — сказал Ибн Файед, взгляд его был ясным и острым под кустистыми седыми бровями.

— О, Марко не умер, — сказал я. — Верно, Марко?

Голова современного поднялась, пугающе быстро, словно распрямилась согнутая полоса металла, в глазах его горела жажда убийства.

— Я не уверен, что он вообще когда-то был живым. — Я шагнул назад, не обнажая меч, дабы излишне ретивые лучники не пробили и мою грудь стрелами.

Марко поднялся на ноги несколькими быстрыми резкими движениями. Он выдернул стрелы из тела и бросил на пол, кровь испачкала их, но не стекала. Имперская гвардия снова обнажила сабли.

— Ты всего лишь хотел услышать, как тебя обманули, верно, Марко? Прежде чем улучить момент и завершить работу.

Он проигнорировал меня и бросился к калифу, не заботясь о преграждающих ему путь стражах. Замелькали клинки, заскребли по засыпанному песком полу ноги, хлынула кровь, полетели куски плоти, и Марко оказался в метре от Ибн Файеда, когда гвардейцы тяжестью своих тел придавили его к земле. Он бился все с той же пугающей скоростью, с которой поднял голову, пальцы рвали мышцы и жир, разбрасывая взрослых мужчин, как детишек. Мечи изрубили его черное одеяние в лохмотья, но под окровавленной плотью блестел металл — медь и серебряная сталь. Его движения сопровождались скрежетом и щелчками, слышными сквозь крики, звон стали и вой леопарда. Раздавался механический скрежет, когда пальцы смыкались на шеях с безжалостной мощью тисков.

Люди умирали. Марко снова поднялся. Ибн Файед и его Голос переместились в укрытие за троном, когда Марко встал на третью ступеньку, кровь текла по камню красными ручейками. Раненые гвардейцы хватали его за ноги, пытались повалить его, как дерево. Перед троном замерли леопард и его укротитель. Кошка, которая только что рвалась с цепей, пытаясь напасть, теперь сидела, прижав уши. Умное животное.

Набежали еще гвардейцы, и все новые показывались из дверей, но это оставалось лишь вопросом времени. У Марко времени было достаточно, чтобы добиться своей цели, у них — нет. Он мог убить калифа, прежде чем они бы его остановили.

Я поднялся на три ступени, осторожно ступая в крови, и выхватил из-под одежды пистолет. Приставил дуло к его бледному черепу и выпустил четыре пули в механизм, служивший ему мозгом.

Он упал, корчась, среди раненых и убитых, эхо последнего выстрела висело в воздухе.

Я поднял пистолет.

— Старая технология, — я нацелил его в Марко. — Новая технология. Можешь заменить печати, Каласади. — Я крутанул пистолет на пальце и поймал в ладонь, показывая Ибн Файеду. — Вот, калиф, — вот что у меня в руке.

Пятью годами ранее

Ибн Файед повелел установить серебряный трон ступенью ниже вершины помоста и, когда я вернулся ко двору, чистый и освежившийся, одетый в шелка, с тяжелой золотой цепью, он велел мне сесть там.

— Печальные времена: духи наших предков пришли забрать наши жизни.

Теперь он говорил со мной сам, медленно, словно выуживая слова из пыльных уголков памяти.

— Они не в согласии друг с другом, эти духи. Там бушует своего рода война, в глубине их машин. Но едва ли кто-то из Зодчих расположен к нам. Даже наши спасители готовы нас поработить, — сказал я.

— Тогда присоединишься ко мне? Давай откопаем и уничтожим то, что от них осталось, начнем новую эру, свободную от призраков прошлого.

В голосе Ибн Файеда звучало скорее любопытство, чем энтузиазм.

— Один мудрый человек сказал мне, что история не остановит нас от повторения наших ошибок, но хотя бы научит испытывать стыд за них. — Я вспомнил улыбку Лундиста, когда он сказал это, веселую и печальную одновременно. — Будете отстаивать свои права на Конгрессии, Ибн Файед?