— Родные братья, начальник!

— Очень хорошо. — Агамиров взял у Саши лист бумаги, положил перед Бабаевым. — Это протокол. Прочтите и, если там все правильно, поставьте подпись.

Бабаев дважды прочитал бумагу.

— Все в точности, — сказал он, взял перо и размашисто подписался.

— Теперь можете ехать к себе. Вы помогли нам, спасибо. Внизу у подъезда ждет машина… — Агамиров посмотрел на Сашу, заканчивавшую разговор по телефону.

— Синяя «эмка», — сказала Саша и положила трубку. — Шофер предупрежден, доставит на промысел или куда вам потребуется. Счастливого пути.

— И вам спасибо. — Бабаев заторопился к двери. — На промысел еду, куда же еще. — У выхода он обернулся, встретился взглядом с Гарибяном: — Буду искать, не беспокойся!

Гарибян кивнул.

— О чем была речь? — спросил Агамиров, когда посетитель ушел.

— Пытаемся найти остатки взрывного устройства. Два сотрудника непрерывно дежурят возле ноль одиннадцатой. Сейчас, когда фонтан уняли, будут работать. Бабаев поможет им.

— Можешь потрогать, — сказал Агамиров, перехватив взгляд Гарибяна, брошенный им на «амперметр». — Не бойся, обезврежено.

Гарибян взял взрывной снаряд, подержал в руках, осторожно поставил на стол.

— Тяжелый…

— Сильная штука, — сказал Агамиров. — Хочешь знать, как она оказалась у нас? Так вот, это подарок. Принес один немец и подарил капитану Сизовой.

— Все шутите, товарищ начальник.

— Это правда, — сказала Саша.

— На-ка! — Агамиров достал из сейфа и протянул Гарибяну картонную папку. — Садись на диван и читай. Там все сказано. Прочти, тебе будет полезно. На мой взгляд, интересный документ… Но прежде следует кое-что пояснить. Было так: пришел посетитель, оказался у дежурного, потом в нашем отделе. С ним работала капитан Сизова.

— Мне кажется, любопытный человек, — сказала Саша. — Хорошо бы вам зрительно представить его, когда начнете читать, — она кивнула на папку. — Парень лет двадцати двух, красное лицо, белые волосы, светлые глаза, огромные рабочие руки. Голос хриплый, будто человек очень простужен…

В папке оказалась стенограмма. Гарибян прочитал ее всю, не отрываясь.

Вот этот документ.

СИЗОВА. Назовите ваше имя.

ПИФФЛЬ. Пиффль. Готфрид Бердт Пиффль. При этом сразу возникает вопрос о национальности, не так ли? Ну да, немец. Родился здесь, в Азербайджане, гражданин СССР. Служу на нефтеперерабатывающем заводе, в третьем цеху… Впрочем, вот мое удостоверение.

СИЗОВА. Спасибо. Я знаю этот завод, бывала и в вашем цеху.

ПИФФЛЬ. Тогда вы должны помнить семнадцатую установку. Три огромные колонны слева, когда въезжаешь на территорию цеха. Это — лучшее, что есть на заводе.

СИЗОВА. Вы работаете на семнадцатой?

ПИФФЛЬ. Нет, я оператор девятки. Это совсем в другой стороне цеха. О семнадцатой заговорил, потому что имею поручение взорвать ее. Почему вы молчите?

СИЗОВА. Я внимательно слушаю.

ПИФФЛЬ. Вчера ко мне позвонил один человек… Однако вы должны знать кое-что из того, что было раньше. Но это займет определенное время.

СИЗОВА. Я не спешу.

ПИФФЛЬ. Так вот, это началось три года назад. Осенью тридцать четвертого года я получил странное письмо. Судя по конверту и почтовому штемпелю, его отправили из Одессы. Автор, назвавшийся другом моего покойного отца, рассказывал о «великих переменах, которые происходят в новой Германии». Он подчеркивал, что вклад в расцвет империи Гитлера должен внести каждый немец, независимо от того, где живет и подданным какой страны является. В конце он сообщал, что по всем этим вопросам хотел бы знать мое мнение. К письму был приложен адрес для ответа.

СИЗОВА. Адрес в Москве?

ПИФФЛЬ. Нет, в Берлине. Некоего Гейнца Дитриха я должен был поздравить с днем рождения. Такое поздравление свидетельствовало бы о том, что я разделяю точку зрения автора письма.

СИЗОВА. Вы послали письмо?

ПИФФЛЬ. Нет… Испугался, что в Москве его перехватят, расшифруют. Словом, поймут, что к чему, и всыплют мне по первое число.

СИЗОВА. Значит, будь вы посмелее…

ПИФФЛЬ. Отправил бы письмо. В тот год в голове у меня был полный хаос. А по Германии, которую знаю только по книгам, я и сейчас тоскую. Тоскую, ничего не могу поделать с собой!..

СИЗОВА. Что было дальше?

ПИФФЛЬ. Дальше было то, что ко мне в дом явился человек… Это произошло в середине следующего года. Ну да, летом тридцать пятого. Он пришел вечером, позвонил и, когда я отпер, сказал, что хочет видеть отца. Расстроился, узнав, что он уже пять лет как в могиле. Не мог сдержать слез… Конечно, я пригласил его в дом. В тот вечер мы долго разговаривали… Мой отец — выходец из Рура. Оказалось, что новый знакомый — тоже из тех мест, лишь неделю назад покинул Германию. Он пояснил, что является коммерсантом, ведет дела с иранскими фирмами. Вот и пересек транзитом Советский Союз — из северной части Европы это удобный путь на Ближний Восток. А очутившись в Баку, не мог не навестить старого приятеля. И вот не застал его в живых… В беседе он то и дело возвращался к рассказам о своей родине. Вдруг спросил, имею ли я гороскоп. Видя мое недоумение, заметил, что миллионы людей в Германии заказывают себе гороскопы. Есть гороскопы и на всю страну. Таких два десятка, составленных лучшими, как он выразился, «специалистами оккультных наук». Они единодушно предсказывают стране великое будущее…

СИЗОВА. Чем закончился ваш разговор?

ПИФФЛЬ. Он посоветовал мне переехать в Германию.

СИЗОВА. С какой целью?

ПИФФЛЬ. Переехать, и все. Там теперь нет безработицы. Такие специалисты, как я, хорошо зарабатывают.

СИЗОВА. А как переехать? Ну… что вы написали бы, обратившись к советским властям за разрешением на переезд в другую страну?

ПИФФЛЬ. Я задал ему такой вопрос. Он ушел от прямого ответа. Сказал, что главное — мое согласие. Получив его, они будут действовать…

СИЗОВА. Они?..

ПИФФЛЬ. Как я понял, в Германии существует организация, занимающаяся такими делами.

СИЗОВА. Дали вы согласие?

ПИФФЛЬ. А вот послушайте… Отец не раз рассказывал, почему уехал из Германии. Вкратце дело было так. В ответ на кровавые события в России в январе тысяча девятьсот пятого года в Руре забастовали сотни тысяч углекопов. Отец был членом стачечного комитета на своей шахте; когда произошла стычка с полицией, сгоряча двинул по физиономии одному из шуцманов. Отец был на полголовы выше меня, весил сто двадцать кило. Короче, шуцмана отправили в больницу. А отцу пришлось бежать. Товарищи собрали ему денег, он перешел границу, некоторое время скитался по Скандинавии, попал в Россию. В конце концов осел в Баку. Сперва рыл нефтяные колодцы, потом строил вышки — это когда скважины стали продалбливать штангами с долотом. Называлось «ударное бурение». Он плевался, когда узнал, что владелец промысла — барон Ротшильд. Надо же, опять попал под власть германского хозяина!.. Но решил остаться. К этому времени он уже обзавелся семьей — моя мать была дочерью горничной, вывезенной из Германии инженером-немцем. Она родила меня в восемнадцатом году. При Советской власти отец прожил одиннадцать лет. Семья была хорошо устроена. Меня даже пытались учить музыке… И все же его не оставляла тоска по Германии.