киль. Она делает несколько гребков и вздрагивает: детская фигурка с носа лодки исчезла. Оказавшись в полной тьме, Янка поднимает голову и смотрит на зависшую над ее головой планету. Силуэты облаков и циклонов за это время не изменились, хотя сама Земля сместилась немного в сторону. Ясе странно, что все это время она жила на этом синем шарике и даже считала его домом. Озеро Радости тут, где-то совсем рядом. Нужно просто не сдаваться и грести.

* * *

Она приходит в себя в реанимации, под мерное попискивание аппарата жизнеобеспечения. Резко болит внизу живота, и очень хочется обратно на Луну. Сестра, модельного вида блондинка, сообщает, что Янине Сергеевне сделали операцию без финансовых гарантий с ее стороны. Что «докторы решились на рицк, так как вы уже начинали умерщвлевать», — ее русский прекрасен. И что «они зря взволновывались, так как балторусишская компания не упиралась вообще и сразу стала согласной все заплатить». «А что с моим маленьким?» — обрывает ее Янина. Вопрос удивляет медицинскую работницу. «У вас была внематочичецкая беременность, — объясняет она, произнося окончания длинных слов по слогам. — О том, чтобы сохранить, так вообще речи не шло. Вас едва откачали с другого света. Это все будет? — такую форму сестра избирает, чтобы уточнить, нет ли у Янки больше вопросов. — Ну так мы вас через три дня выпишем, больше не сможем держать по условиям страховывания. Полежайте дома, на спине».

* * *

Первое, что замечают Ясины глаза, когда, ступая короткими шажками и держась за живот, она выходит из приемного отделения, — далекая луна, барражирующая в лазурном небе. Яркое солнце наделяет оставшуюся на березках желтую листву блеском червонного золота. Луна потеряла свою материальность. Она состоит из дымчатой прозрачности разбросанных по небу облачков. Кажется, сейчас дунет ветер, луна потеряет свою форму и ее остатки унесет за горизонт, вместе с Озером Радости, до которого Янина так и не догребла.

Девушка садится в троллейбус и едет домой, и каждая ямка, в которую попадают колеса «двойки», вонзает в ее живот семейку отточенных кинжальчиков. Янка замечает, как сильно изменило ее происшествие на Луне. Еще совсем недавно ее было двое. И это проявлялось во внутреннем диалоге; в ощущениях тела, которое стало зеркалом, где уже угадывалась новая жизнь; в том, какие формы принимали глаголы будущего времени, стоило задуматься о завтра.

Сейчас ее стало — ноль. Под сердцем, на месте озорной рыбки — пустота высохшего аквариума. В русском языке нет окончаний, передающих не множественное, не единственное, а нулевое число. И ни в одном языке мира нет. А потому Ясина текущая грамматика непередаваема. Девушке кажется, что она потеряла вещественность, как барражирующая в лазурном небе луна. Сейчас дунет ветер, Яся потеряет свою форму, и ее остатки унесет за горизонт. И никто этого не заметит.

Дома Сашка включает ей неслышную музыку и произносит неслышные шутки, после чего неслышно смеется сама. Сашка ложится рядом с ней с ноутбуком и показывает ей легкие фильмы с Биллом Мюрреем. В этих фильмах люди много улыбаются. В этих фильмах нет детей. В этих фильмах нет смерти. Сашка гладит ее по волосам и вытирает ей слезы. Сашка помогает собрать рюкзак: майки, белье на семь дней, свитер, запасные джинсы — на тот случай, если первые будут постираны, теплые ботинки. Исполнительный лист и остатки денег спрятаны в паспорт. Крохотный фонарик Янка дарит Сашке — случая, когда судьба будет вести ее в поисках ночлега по темной улице незнакомого города в чужой стране, в ближайшие годы не представится.

Сашка вызывается проводить ее до вокзала, удивляя Ясю своей убежденностью в том, что Яся вещественна. И достойна того, чтобы с ней возиться. Они бредут через город, обнявшись. Они проходят вдоль реки, прощаясь со сновидчески-величественным неоготическим дворцом по ту сторону зеленого моста — дворцом, который в любой другой стране бывшего Союза стал бы туристической достопримечательностью, а в Вильнюсе меркнет на фоне шедевров Пьетро Пьетри. Они останавливаются выпить кофе в угловом кафе напротив «Новотеля» и смотрят на прохожих, таких нарядных, и таких декоративных. Они бредут по Вильняус — мимо нового дворца Радзивиллов, старого дворца Радзивиллов, с совершенными пропорциями аркады которого заходят попрощаться отдельно. Они обнимаются на прощание, после чего Яся оставляет за окнами очередного автобуса международного следования очередного человека, с которым успела сблизиться.

* * *

К поясу пограничницы подвешен крохотный ноутбук со сканером, к бедру — пистолет, к груди — бейдж, где вместо имени указан номер. 5627 скармливает Янкин паспорт сканеру, ее лицо бесстрастно, ее движения лаконичны, как настоящая поэзия. Ни одного лишнего смысла. Забранные в хвост волосы черны словно оружейная сталь, волосок к волоску. Она — совершенный винтик системы, о резьбу которого можно порезаться. Наша героиня осознает, что 5627 — того же возраста, что и она сама, но их жизненные маршруты прошли по настолько разным ухабам, что теперь они могут встретиться исключительно в роли хищника и жертвы. Овчарки и убегающего. Компьютер пищит два раза, 5627 достает рацию. Не меняя выражения лица, она сообщает:

— Пять шесть два семь. У меня «ошибка регистрации считывания» на терминале.

— Номер ошибки? — спрашивает сквозь помехи мужской голос.

— Два ноль четыре. Фамилия стала красной и мигает. Нажимаю «о’кей», ничего не происходит.

— А что в комментариях?

— «Отсутствует в списках на выезд».

Мужской голос молчит с минуту, а потом распоряжается быстрой скороговоркой:

— Так, пассажира — на досмотр с вещами. Проследи, чтобы не оставил ничего на сиденьях. Особенно журналы или книги.

5627 позволяет себе легкое удивление — правая бровь приподнимается ровно на миллиметр, после чего возвращается обратно.

— Проходим с вещами на выход, — говорит она Янке и становится на шаг позади нее в узком автобусном проходе, всем телом показывая, что будет ее конвоировать, а не просто сопровождать.

Конвоируемая закидывает рюкзак за спину и идет к выходу. Дорогие соотечественники подчеркнуто не смотрят в ее сторону, боясь испачкаться ее проблемами, боясь испытать неуместное сочувствие, боясь, что она попросит у них о помощи, и тогда придется краснеть и отдуваться, объясняя, что нет, родителям или друзьям они звонить и сообщать о ее задержании не станут — мало ли, чем это закончится для них самих.

Здание пропускного пункта отмечено неплохим ремонтом и острым запахом мочи из туалета, дверь в который приоткрыта. 5627 заводит ее в крохотный кабинетик с табличкой «Комната индивидуального досмотра». В кабинетике — прикрученный ножками к полу стол и двое зависших над ним мужчин в форме Погранкомитета. Мужчины не