прибоем, потом он исчез между островками, но, прежде чем они могли подумать о нем, их внимание было обращено на свое собственное положение и на опасно наклонившуюся корму яхты.

Фишер первый заметил это.

— Принц, — сказал он, — нам придется последовать за ним, корма тонет!

— Я это заметил!

— Можете ли вы доплыть до берега, если минуете скалы? — спросил Фишер. — Один из нас должен остаться с Кеннером!

Мессенджер повернулся, чтобы взглянуть на американца, который сидел почти без сознания, и сказал:

— Кеннер, мы собираемся переплыть!

При этих словах американец поднял голову и, пытаясь встать на ноги, жалобно проговорил:

— Вы меня не покинете, я не могу умереть один! — И начал плакать, как женщина. Наконец, собрав свои силы, он направился было к двери лестницы, но поскользнулся и покатился по наклонной плоскости палубы до тех пор, пока не был подхвачен потоком в середине судна и увлечен в водоворот. Фишер инстинктивно последовал за ним и смог схватить его в воде раньше, чем тот успел погрузиться. С этой минуты началась борьба за жизнь с рифом.

— Два раза, — рассказывал впоследствии юноша, — я чувствовал, как море покрывало мне голову. Потом поднялась огромная волна и увлекла меня вглубь с ужасным завыванием. Каждый раз, что я вставал, держа Кеннера, который, к моему удивлению, не обременял меня в воде, я видел скалистые верхушки, возвышавшиеся (они казались далекими) надо мною. Меня отнесло водоворотом так близко к ним, что я каждую минуту думал: вот-вот ударюсь головою и потеряю сознание. Не могу сказать, как было в действительности, но вдруг, когда Кеннер начал ослабевать, а я тратил все свои силы, чтобы поддерживать его, мы были увлечены на такое место, где не было волнения, и с этой минуты я мог плыть спокойно. Проплыв еще немного, я заметил, что могу достать дно ногами. Опасность миновала нас. Через полчаса мы вышли из моря и опустились, задыхаясь от усталости, на кучу песка у подножия громадной скалы.

Между тем Мессенджер, взглянув с сожалением на погибшую яхту, где оставались его надежды, смело нырнул с кормы и легче, чем другие, достиг сравнительно спокойного места в заливе. Затем уже небольшого труда стоило добраться и до берега, где он, подобно тем двоим, почувствовал, что силы оставили его, и без чувств повалился на песок.

Х

НА ЛУГУ ПОСЛЕ СЕНОКОСА

Наступил южный день. Солнце и теплота опьяняли людей, покинутых Богом в гавани Галиции — северной провинции Испании. Даже Кеннер, который едва не погиб, чувствовал, как кровь текла в жилах. Фишер спал на песке, не обращая внимания на горячие лучи солнца, а Мессенджер лежал мрачный, погрузившись в печальное раздумье о своих разбитых надеждах на обогащение.

Местность, где они находились, была довольно неровная, но во всяком случае живописная. От скалистого мыса, которым оканчивался гористый и темный полуостров, берег круто спускался в тихий залив, в который впадала узкая, блестящая речка, стекавшая с холмов так круто, что ее водопады и маленькие пороги были видны с отдаленного берега, куда были выброшены потерпевшие крушение.

В этом заливе берег был покрыт странным золотистым песком, блестевшим на солнце. Море слегка колебалось, маленькие волны нежно ударялись о берег, как бы лаская его. С суши дул легкий ветерок, принося ароматы цветов и сена. Дикие холмы не придавали красоты этой местности; они казались недоступными, находились в отдалении и не были покрыты деревьями. Зато в долинах буйствовала зелень, виднелись церкви, что было доказательством человеческого жилья, хотя никого не было видно ни у моря, ни на том месте, куда пристал экипаж «Семирамиды».

Там все было мрачно и неприступно, везде возвышались целые стены утесов. Не было видно ни следа, ни тропинки, ни береговой стражи или сигнальной станции.

Часов в девять утра, пробужденные жгучими лучами солнца, потерпевшие крушение открыли глаза.

— Где мы и что сталось с остальными? — спросил Мессенджер.

— Да разве это возможно? — сказал Кеннер насмешливо. — Если бы не вы, то и Джеку Кеннеру не пришлось бы пить утренний чай сегодня утром!

— Полноте, — заметил Фишер, — ведь и вы бы сделали то же самое для меня!

Слова великодушного юноши вызвали у американца легкую краску на лице: он знал, что если бы положение было обратное, Фишер пошел бы ко дну, как камень, но, не дав своим мыслям остановиться на этом, протянул руку и сказал просто:

— Пожмите руку и, если я буду жить, надейтесь, что я постою за вас! Я не хотел бы снова пережить эту ночь, даже если бы вернули золото!

При слове «золото» Фишер с участием обратился к Мессенджеру и спросил:

— Вы что-нибудь потеряли при этом, Принц?

— Да, — сказал Мессенджер, пожимая плечами, — Кеннер и я — главные пострадавшие лица!

— Не будут ли некоторые бочонки выброшены на берег? — продолжал Фишер.

— Не думаю, — возразил Мессенджер, улыбаясь в первый раз. — Золото немного тяжелее льна, не правда ли Кеннер?

— Я не могу говорить об этом! — проговорил тот, отворачиваясь со вздохом удрученного человека. — Каждый раз как я смотрю туда, словно бы нож втыкается мне в горло. Какой конец!

— Этого нельзя выразить словами! — вдруг вставил Мессенджер и потом молча начал ходить по берегу большими шагами, останавливаясь часто и смотря на море или по своей привычке кусая ногти.

— Он что-то придумывает, я полагаю! — проговорил Кеннер, наблюдая за ним.

— Я бы хотел, чтобы он придумал что-нибудь позавтракать! — сказал Фишер. — Я не знаю, что вы чувствуете, но у меня в желудке пустота. А здесь нечего есть, кроме холодной скалы и водорослей!

— Я согласен с вашим мнением с тех пор, как вы меня высадили! — сказал Кеннер сочувственно. — Я бы дал фунт стерлингов за кружку вина!

— Давайте хоть два фунта, результат один! — воскликнул Фишер. — То есть если мы останемся здесь!