Она поднялась, подошла к скамье взглянуть на спящего сына. Ее сына. О Господи, неужели это правда? Это свершилось?.. Теперь нужно, чтобы он остался жить, чтобы на нем не сохранились следы от первых двух с лишним страшных лет его существования… И еще необходимо, чтобы она по‑настоящему, до конца, почувствовала себя его матерью, чтобы в ней родилась и укрепилась любовь к нему, любовь, не знающая границ и предела.

Она отошла от скамьи, недовольная собой, не удовлетворенная тем, что вынуждена напоминать сама себе о материнских чувствах, нагнетать их.

…Но все‑таки чего она не понимает? В чем Оуэн чуть ли не обвиняет ее?

Она накинула плащ, вышла на палубу. Оуэн стоял на корме, глядя на мутные огни удаляющегося города.

Ей стоило некоторых усилий приблизиться к нему и заговорить.

— Но тогда почему… — словно продолжая начатый разговор, спросила она, — почему вы сделали то, о чем я узнала?

Он не повернулся к ней, голос его был резок и враждебен.

— Что вы знаете обо мне и моей жизни? И какое имеете право судить о ней?.. Идите обратно в каюту!

Она ощутила подлинную боль в его словах и поняла, что совершила ошибку, ужасную ошибку, когда, поддавшись первому впечатлению, поторопилась безоговорочно осудить его. А теперь не ведала, как поправить содеянное.

Спустившись в каюту, она села рядом со спящими детьми, сложив руки на коленях, и так просидела, пока нос лодки не уткнулся в доски пристани недалеко от Гринвича.

В небе появились приметы наступающего утра.

Робин, вздрогнув, проснулся, открыл глаза. Все было по‑прежнему в комнате: негромко тикали бронзовые часы на каминной полке, стрелки показывали пять утра. Пен не появилась. Где же она?

Он сразу вспомнил разговор с Нортумберлендом, его угрозы; вспомнил о новости, которую узнал, когда его пригласили в святая святых герцога, — о предстоящем браке его сына и дочери Суффолка, Джейн. Это означало, понял он со всей определенностью, что над принцессой Марией и ее младшей сестрой Елизаветой нависает серьезная угроза. А также над теми, кто близок к ним. Собственно, Нортумберленд несколько часок назад прямо угрожал и ему, и Пен. Черт бы его побрал, этого негодяя!

Робин вскочил с кресла, в котором задремал, подошел к окну — начинался рассвет, а с ним новые неприятности, необходимость новых решений и поступков.

Нортумберленд планирует отвлечь французов от возни вокруг английского трона обещанием выдать принцессу за герцога Орлеанского. Совершенно ясно, что, когда он добьется желаемого — то есть посадит на трон Джейн, а через нее и своего сына, — принцесса Мария вместо свадебного пира окажется в тюрьме, и те, кто поддерживает ее, тоже. Пен будет среди них независимо от того, согласится она сейчас помочь герцогу или нет. И ни французы, ни испанцы со всеми своими армиями не помогут ни принцессам, ни их сторонникам…

Так что же ему делать? Прежде всего предупредить Пен. Она к утру, несомненно, вернется во дворец, и он должен встретить ее… не здесь, нет, а прямо на пристани, где он сразу наймет лодку и немедленно увезет ее в Холборн. Какое‑то время она будет там в безопасности… Да, так он и сделает!

Он выскочил из комнаты, на ходу натягивая плащ. В коридорах и на лестницах уже копошились слуги: гасили светильники, подметали, мыли полы. Никто не обращал внимания на спешащего куда‑то придворного. Одного из многих.

Дождь прекратился, слегка подморозило, дорожка, выложенная кирпичом, была скользкой. На реке в этот час почти не видно лодок, зато их множество стояло у берега в ожидании пассажиров.

Он обратил внимание на одну из них, шикарную, с гербом Франции на борту, только что пришвартовавшуюся к берегу. С нее сходила Пен. Как удачно! Но что она несет в руках?.. За ней идет Оуэн д'Арси, у него тоже какой‑то сверток.

Робин бросился к ней.

— Пен!..

Она с удивлением и испугом смотрела на своего сводного брата. Что он здесь делает в такую рань, под серым неприютным небом? Она неуверенно обернулась к Оуэну, который нес второго, рыжеголового, ребенка. Только бы мужчины не устроили ссору прямо здесь, на берегу! Насколько она могла видеть, лицо Оуэна не предвещало ничего хорошего.

Ребенок у нее на руках, словно чувствуя ее смятение, проснулся и начал негромко плакать.

Оуэн остановился, глядя на Робина прищуренными недобрыми глазами: он понял, от кого могли исходить дошедшие до Пен сведения. Конечно, он ожидал какого‑то удара с этой стороны, но, по правде говоря, не такого… А она… Она проглотила наживку без всякого сопротивления, ни на секунду не сомневаясь в ее достоверности и, значит, ни на йоту не веря в него… ему…

Пен тоже остановилась, не дойдя до Робина, успокаивая плачущего ребенка.

Она вдруг забыла обо всем на свете — о двух враждебно настроенных друг к другу мужчинах, об Оуэне и его обиде на нее, о принцессе и ее делах — обо всем, кроме того, что она держит сейчас на руках своего обретенного сына, который капризничает немного, но ведь все дети так делают?..

Она уже мчалась навстречу Робину с криком:

— Я нашла его!.. Нашла моего сына!.. — Остановившись перед ним, она продолжала взахлеб говорить:

— Смотри… смотри… Как он похож на Филиппа… правда?.. Глаза… Посмотри на его глаза… А носик… лоб…

Сейчас, под рассветным пасмурным небом, она была абсолютно уверена в этом.

Робин в замешательстве смотрел на нее, потом перевел взгляд на маленькое существо в ее руках.

— Пен… — проговорил он испуганно. — Дорогая Пен… О чем ты говоришь? Что это за ребенок?

Она увернулась от его протянутых рук. Блеск у нее в глазах погас. Упавшим голосом она произнесла:

— Я же сказала тебе, это мой сын. Я его нашла. Ты не веришь мне? Считаешь, я сошла с ума?

Поначалу Робин лишился дара речи. Да, он был уверен, его сестра потеряла рассудок, а тот, кто содействовал этому, кто подтолкнул ее к безумию ради осуществления своих гнусных целей, стоит сейчас позади нее.

Одним прыжком Робин оказался рядом с ним, шпага уже была у него в руке.

— Как вы смели, — крикнул он, — довести мою сестру до такого состояния? Зачем потворствовали ее болезни? Вы…

— Робин!

Это был дрожащий голос Пен.

— Не будьте глупцом, — холодно и спокойно сказал Оуэн.

Он поставил на землю ребенка, которого держал на руках, и тот неожиданно подбежал к Пен и, как бы защищая, прижался к ее ногам.

— Робин, послушай, — умоляюще произнесла Пен. — Я знаю, в это трудно поверить, но это мой ребенок. Мой… Оуэн помог его найти. И когда ты услышишь, как…

Робин повернулся к ней, не опуская шпаги, нацеленной в сторону Оуэна.