— Ну, и как же ты распорядился своими многочисленными любовницами, рассеянными по всему городу?

Он поднял бровь и с любопытством спросил:

— Будем ссориться, любовь моя?

— Вполне возможно.

— А может, придумаем что-нибудь поинтереснее?.. Все-таки это наша брачная ночь…

— Если ты имеешь в виду заняться любовью, Петровский, поверь мне, мы как раз на пути к этому.

Он мелодично рассмеялся:

— В таком случае знай же, красавица, что я посетил их всех поочередно, пока ты пыталась стать дамой с помощью моей матери. И представь себе мое удивление, когда ни одной из них не удалось заманить меня к себе в постель, и мне не оставалось ничего другого, как откупиться от них.

— И я должна верить этой чепухе?

Ее лицо приняло сосредоточенно-серьезное и чувственное выражение.

— Да уж лучше поверь, любовь моя, потому что последняя женщина, с которой я занимался любовью, была именно ты, а учитывая давность этого события, я просто сгораю от желания.

Ее румянец проступил мгновенно и был особенно заметен по контрасту с белой ночной сорочкой.

Александра вспомнила, как собиралась потребовать соблюдения своих прав сегодня ночью, и, хотя теперь в этом уже не было необходимости, внутренний трепет, вызванный его словами, подсказывал ей, что она все-таки должна это сделать.

— Ты думаешь, ты думаешь, мы могли бы…

— О Боже, да, — сказал хрипло Василий и, в несколько шагов преодолев разделявшее их расстояние, заключил ее в объятия. Но он не поцеловал ее сразу же, как обычно это делал, а впился ей в лицо своими золотистыми глазами, выражающими настойчивый вопрос. — Алин, есть кое-что, что я, вероятно, должен сказать…

— Сейчас не время для разговоров. Петровский. — Она обвила руками его шею и притянула его голову к себе, так что их губы соприкоснулись.

Он застонал, и она вся затрепетала. Его руки стиснули ее изо всех сил, а рот, этот божественный соблазнительный рот, прижался к ее губам и затеял жаркую игру. Его язык искал ее язык и настойчиво требовал ответа, и она подчинилась.

О да, Александра подчинилась. Когда он начал покрывать поцелуями ее шею, опускаясь все ниже, к груди, ее желание разгорелось с такой силой, что она готова была буквально тащить его в постель.

Но при всей своей страстности он обнаруживал удивительную сдержанность. Александра даже не подозревала, каких усилий ему это стоило. Но Василий решил, что эту ночь она не забудет никогда.

Она же хотела, чтобы он вошел в нее до того, как она испытает вершину наслаждения.

Они сошлись на компромиссе, потому что Александра стала раздевать его, приговаривая:

— Возьми меня! О, возьми меня сейчас же!

Нагую, он отнес ее на постель, и Александра испытала первый раз вершину наслаждения, а Василий последовал за ней, и этот желанный миг наступил так стремительно, что оба они лишились сил и тела их оставались сплетенными.

А потом он любил ее на свой лад, И оказалось, что это так приятно, когда все твое тело, каждую его складочку покрывают поцелуями — просто невероятно приятно. Его руки были нежными, почти любящими, и они ласкали се тело. И груди. Боже, благодаря беременности и груди стали еще чувствительнее, и, право же, он восхищался ими, их обожал, просто боготворил их, доказывая это губами и руками, пока Александра не почувствовала, что вот-вот закричит от восторга.

И снова она взлетела на вершину наслаждения, ощутив его руки внутри своего тела.

А когда, наконец, он снова вошел в нее, ощущение было совсем иным: он был так нежен, так почтителен и нетороплив, что они достигли экстаза вместе, и это было еще более восхитительно.

Он был так прекрасен, что Александре на миг стало жалко всех этих женщин, которые теперь будут вынуждены обходиться без него.

Но она не собиралась делиться своим мужчиной, ни в малейшей степени!

И, когда они лежали рядом и ее голова покоилась у него на плече, а его ладонь нежно поглаживала ее руку, лежавшую у него на груди, ей захотелось поблагодарить Василия за эту чудесную ночь — отдать ему самую желанную, а для Александры — самую дорогую вещь на свете, и она знала, что достойным подарком может быть только одно.

Очень тихо Александра сказала:

— В качестве свадебного подарка я дарю тебе Князя Мишу. — И, чувствуя, что снова готова заплакать, добавила:

— Но, если ты когда-нибудь обидишь его, я испробую свой кнут на тебе.

Он увидел слезы у нее на глазах прежде, чем она успела спрятать лицо у него на плече:

— Алин, я не могу принять такой подарок.

— Но я хочу!

Василий яростно сжал ее в объятиях и робко сказал:

— Спасибо, я буду заботиться о нем как о собственном ребенке.

Он понял, что Александра, должно быть, слышала их разговор со Штефаном в конюшне. Вместе с тем он понял и кое-что другое и преисполнился радости. Существовала только одна причина, по которой Алин согласилась бы расстаться со своим драгоценным скакуном.

— Почему ты мне не сказала, Алин? — нежно спросил он.

— Что?

— Что любишь меня.

Александра слегка изменила положение и хмуро посмотрела на мужа:

— С чего это ты?

— Признайся, что любишь меня.

— Я была бы дурой, если бы…

— Ты меня любишь! Скажи это!

— Зачем? Чтобы ты посмеялся? Так ты можешь…

— Я могу сказать, что я тоже тебя люблю. Я полюбил тебя еще до того, как узнал, какая ты на самом деле, любовь моя. Ты думаешь, почему я поехал за тобой?

— Я припоминаю, что ты мне тогда сказал, и с любовью это не имеет ничего общего.

— И ты поверила? Напрасно! Но теперь ты должна мне верить, Алин.

Внезапно она улыбнулась ему, и впервые в жизни граф был так ослеплен женской улыбкой.

— Я верю, — сказала она и поцеловала его нежно, словно говоря «люблю тебя», но тотчас же испортила впечатление, добавив:

— Тебе повезло, что я обещала отцу заставить тебя полюбить меня.

— Почему?

— Потому что я привыкла быстро достигать успеха — иначе тебе пришлось бы всю ночь убеждать меня.

Василий не знал, серьезно она говорит или нет, поэтому фыркнул и сказал:

— Поскольку сегодня вечер признаний, скажи, когда ты собиралась сообщить мне о ребенке? Она судорожно вздохнула:

— Черт возьми, Василий, ты не мог догадаться так скоро!

Он рассмеялся:

— Я так и знал, что когда ты впервые обратишься ко мне по имени, то непременно с упреком!

Алин пропустила его слова мимо ушей и спросила: