— Чего ради вам понадобилось мое фото?

— Мне оно не нужно, — парировал Торстерн, быстро реагирующий на все, что могло дать повод заподозрить его в каком-либо соучастии. — Мне его переслали из полиции, которая на этой планете довольно расторопна. А раз вашу фотографию рассылают всем подряд, значит, полиция заинтересована в вашей персоне.

— Хотелось бы знать почему? — приняв озадаченный вид, спросил Рейвен.

Прочистив горло, Торстерн продолжил:

— Человек в моем положении был бы серьезно озабочен, обнаружив у себя дома того, кого разыскивает полиция. Поэтому, если у вас есть, что сказать, говорите побыстрее, времени у вас в обрез.

— А потом?

Торстерн пожал широкими плечами. С таким видом императоры Древнего Рима опускали книзу большой палец, обрекая на смерть раненого гладиатора.

— А потом вас заберет полиция, я ведь за вас не отвечаю.

Он сказал это так, что не возникло сомнений в том, почему он ни за что не отвечает. Ясно было, что местная полиция у него в кармане.

Легкого кивка этого человека было достаточно для ареста, а одного движения ресниц — чтобы кого-то убили выстрелом в спину, якобы при попытке к бегству. Поистине Торстерн обладал огромной властью.: — У вас сильный характер, — откровенно любуясь им, заявил Рейвен. — Жаль, что вы хотите нас отфутболить.

— Вы дерзите, — произнес Торстерн. — И неспроста. Надеетесь вывести меня из равновесия? Но я не ребенок. Эмоции — это роскошь, которую могут позволить только глупцы.

— Но вы не отрицаете обвинения.

— Я не считаю нужным ни подтверждать, ни отрицать сущий вздор.

Рейвен вздохнул:

— Что ж, если это ваше кредо, наша задача становится только труднее, но остается столь же важной.

— Что еще за задача?

— Убедить вас прекратить необъявленную войну, которую вы ведете против Земли.

— Великое небо! — Глаза Торстерна расширились в притворном изумлении. — Неужто вы думаете, будто я поверю в то, что Земля пошлет двух бандитов интервьюировать бизнесмена о какой-то выдуманной войне?

— Война идет, и ведете ее вы при помощи здешних и марсианских марионеток.

— Доказательства?

— Их не требуется, — спокойно ответил Рейвен.

— Почему?

— Потому что вы знаете, что это правда, даже если предпочитаете считать наоборот. Доказательства необходимы, когда требуется убедить третью сторону. Третьей стороны здесь нет. В курсе дела только вы и мы двое.

— Как лицо, чей бизнес и финансовые интересы весьма обширны, — заметил Торстерн, поскучнев, — я неизбежно служу мишенью всякого рода слухов и обвинений. Я привык на них не реагировать. Они меня не задевают. Это цена, которую человек платит за свой успех. Завистники и недоброжелатели всегда были и будут, и они недостойны даже презрения. Но должен признать, что голословное и абсолютно бездоказательное обвинение в том, что я исподтишка разжигаю войну, — это самое оскорбительное, что я до сих пор слышал.

— Это не вымысел, — возразил Рейвен. — К сожалению, это прискорбный факт. И он вас отнюдь не оскорбляет. Напротив, втайне вы этим гордитесь. Вам льстит, что кое-кто оказался достаточно проницательным и распознал в вас Большого Босса. И к тому же вы помираете со смеху потому, что все внимание приковано к этой вашей кукле для дураков, Волленкотту.

— Волленкотт? — как эхо повторил Торстерн, по-прежнему не меняясь в лице. — Теперь я начинаю понимать. Очевидно, Волленкотт — неподражаемый актер, кумир толпы — наступил кому-то на любимую мозоль. А вы, недолго думая, отправились по ложному следу и пришли сюда.

— У меня нет привычки идти по ложному следу, — громко сказал Чарльз, шевельнувшись в кресле.

— Вот как? — Торстерн снова внимательно оглядел его, но увидел лишь только тучного человечка с круглым дружелюбным лицом и тусклыми заплывшими глазками. — Вы оказываете мне честь, приписывая мне главную роль в несуществующей войне.

— Если это можно назвать честью.

— Тогда, сэр, вы просто маньяк, и причем опасный! — Торстерн пренебрежительно взмахнул рукой. — На маньяков у меня времени нет. Пожалуй, нам пора распрощаться, и пусть вами займется полиция. — Его лицо посуровело, и ледяным тоном он закончил: — Как примерный гражданин, я пользуюсь полным доверием нашей полиции.

Презрительно фыркнув, Чарльз парировал:

— Вы, конечно, имеете в виду тех, кого подкармливаете. Их немало, и я знаю об этом. Они боятся своей планеты — и недаром. — Его лицо внезапно отвердело, и на несколько секунд он перестал казаться толстым и несерьезным. — Но мы их не боимся!

— Скоро у вас будет случай изменить свое мнение. — Торстерн вновь переключился на Рейвена. — Я отрицаю все ваши бессмысленные обвинения, и довольно об этом! Если Земля вознамерилась подтвердить свои права на Венеру, пусть она делает это официальным образом. Несомненно, Волленкотт — неудобная фигура для Земного Совета. Как они собираются с ним справиться — это их собственное дело, но не мое.

— Нас не обмануть ложными атаками и прочими отвлекающими маневрами! Если мы уберем Волленкотта, вы только от души посмеетесь и на следующий день замените его другой марионеткой из своей коллекции. Да вдобавок используете его арест в пропагандистских целях.

— Кто, я?

— Ну, не я же! Вы! Вы и мизинцем не пошевелите, чтобы спасти Волленкотта! Напротив, вы с самого начала уготовили ему столь важную роль — роль первого мученика Венеры. Но, уверяю вас, Земля придумает кое-что получше, чем снабжать местного божка святыми.

— Этот божок — я? — усмехнувшись, осведомился Торстерн.

— Именно, — кивнул Рейвен. — Мы рассуждали логически — нужно добраться до человека, который дергает за веревочки. Поэтому мы пришли прямо к вам. Сейчас нам приходится признать, что вы не прислушиваетесь к доводам разума, и нам ничего другого не остается, как заставить вас подчиниться другими средствами.

— Ну вот и угрозы начались! — Торстерн усмехнулся, показав крепкие белые зубы. — И, что удивительно, от тех, кто всецело в моей власти. Среди многочисленных ваших иллюзий есть еще одна — вы не понимаете, где находитесь. Тюрьма — это не только каменные стены! Ха!

— Зря радуетесь, — посоветовал Рейвен. — Время уже вышло.

— Я даже начинаю сомневаться в ваших врожденных преступных наклонностях, — продолжил Торстерн, проигнорировав последнее замечание. — Мне кажется, вы представляете интерес для психиатра. Вы одержимы навязчивой идеей, что я, Эммануэль Торстерн, преуспевающий венерианский финансист, представляю собой некоего Голиафа, при котором вы должны сыграть роль Давида. — Он посмотрел куда-то вниз и едко закончил: — Да, вижу, что ваше имя в самом деле Дэвид. Возможно, вы ему соответствуете.

— Не больше, чем вы соответствуете Тору или Эммануэлю.[5]