– Но Пеннат не твой раб!

– Нет, и я не принуждаю его идти со мной. Я попросил его, и он согласился.

– Пеннат, это правда?

Раб пожал плечами и улыбнулся.

– В то время это показалось мне разумным. Да и скучно стало – торчу здесь, наверху, изо дня в день. По-моему, это может стать захватывающим приключением.

Пинария покачала головой:

– Нет, это неправильно. Пеннат неблагочестив. Он не может участвовать в таком обряде. Уважения к богам у него не больше, чем у галлов.

– Тем лучше! – заявил Дорсон. – Если мне не удастся нагнать на них благоговение, то, может быть, галлы увидят в Пеннате родственную душу и оставят меня в покое ради него.

Он улыбнулся Пеннату, который улыбнулся в ответ.

Неправдоподобная дружба, возникшая между этими двумя молодыми людьми, весьма озадачивала Пинарию, поскольку трудно было найти двух других смертных, так отличавшихся друг от друга. Гай Фабий Дорсон, человек приятный, несмотря на некоторую склонность к хвастовству и зазнайству, был прямодушен и благочестив, как и подобало добродетельному римлянину, воину из патрицианской фамилии. Пеннат же мало того что не отличался благочестием, но, казалось, вообще не уважал никого и ничто. И все же, оказавшись вместе на вершине Капитолия, в ситуации, где не действовали обычные общественные ограничения, эти двое основательно сблизились, и близость эта с каждым днем становилась все теснее. И вот теперь, к изумлению и ужасу девушки, они собирались вместе предпринять безумную авантюру, которая наверняка будет стоить им обоим жизни.

Пинария шагнула вперед и взяла Дорсона за руку.

– Умоляю тебя, не делай этого. Откажись от совершения обряда. Боги, если они все еще благоволят нам, поймут и простят.

Ее прикосновение смутило Дорсона. Он опустил глаза.

– Прошу тебя, весталка, мне ведь нужно твое благословение, а не такие обескураживающие слова. Дело в том, что я вернулся в город после сражения на реке Аллии и остался здесь, несмотря на приход галлов, именно ради цели совершения этого обряда. – Он глубоко вдохнул и понизил голос до шепота: – Я слишком хорошо понимаю, какую пагубную роль сыграл мой родственник, который навлек на Рим гнев галлов, а может быть, и гнев богов. Не в моих силах повернуть время вспять и исправить ущерб, который был нанесен моим слишком пылким и недостаточно благочестивым родичем Квинтом. За свое преступление Квинт должен был понести наказание – так сказал сам великий понтифик. Но вместо этого народ Рима воздал ему хвалу и сделал командующим легионами. Это неправильное решение повлекло за собой нынешнее несчастье. Теперь я просто обязан почтить богов и моих предков совершением этого древнего обряда. Если… – Он снова набрал в легкие воздуха. – Если я попытаюсь сделать это, может быть, моя кровь смягчит богов. Может быть, они примут меня в жертву вместо моего родича Квинта и вернут Риму свое благоволение.

Пинария была настолько тронута, что не сразу смогла заговорить: у нее перехватило дыхание. Лишь справившись с подступавшими слезами, она сказала:

– Будь здесь вирго максима, она бы сама благословила тебя, но ее нет с нами, как и других весталок. Я – единственная, оставшаяся в Риме, поэтому благословляю тебя, Гай Фабий Дорсон. Иди, верши свой обряд и благополучно возвращайся!

Дорсон поклонился ей, потом повернулся и направился к баррикаде, неся сосуды с вином и маслом.

Пеннат помедлил с секунду и бросил на Пинарию странный взгляд: глаза его улыбались, а губы – нет. Он глянул вниз на сосуды с просом и солью, задумался и нахмурил лоб, потом надул щеки и, по-видимому, принял решение.

– Ну что ж! Я сказал, что пойду с ним, и я пойду.

– Возвращайся благополучно, Пеннат! – прошептала она и чуть было не коснулась его руки, как коснулась руки Дорсона, но в последний момент спохватилась.

Вряд ли богине понравится, если весталка коснется раба.

Пеннат расправил плечи и глубоко вздохнул:

– Конечно, я вернусь. Разве твои боги не защитят меня? Если галлы будут нам угрожать, я просто расправлю крылья, улечу от них и прилечу к тебе!

И они зашагали к ограде, Дорсон впереди, Пеннат за ним. К тому времени известие о намерении молодого Фабия облетело весь холм, и множество людей собралось их проводить. Воины помогли перебраться через баррикаду, не уронив священные сосуды, а когда смельчаки оказались по ту сторону, не пролив ни капли масла, не просыпав ни крупицы проса, все сочли это добрым предзнаменованием. Солдаты столпились вдоль завала, провожая взглядами патриция и раба, спускавшихся по тропе.

Когда появилась Пинария, голоса притихли, лица обратились к ней, и люди расступились, чтобы освободить место для весталки. Глядя на удалявшихся юношей, весталка беззвучно шевелила губами. Думая, что они присоединяются к молитве жрицы, солдаты тоже стали просить Квирина смилостивиться над его почитателями. Однако на самом деле слова, которые слетали с губ Пинарии, не были обращены ни к какому богу.

«Возвращайся! – молча молила она. – Возвращайся ко мне, Пеннат!»

* * *

Часы тянулись медленно. Послеполуденное солнце, чье мрачное свечение пробивалось сквозь затягивавшую небосвод дымную пелену, начало сползать к маячившим за Тибром дальним холмам. Самые зоркие римляне напрягали глаза, силясь разглядеть, что происходит на Квиринале, но не видели ничего, что могло бы прояснить судьбу Дорсона и Пенната.

Пинария ходила взад-вперед по открытой площадке на Капитолии и бормотала привычные молитвы Весте, хотя в душе чувствовала, что попусту сотрясает воздух. Очаг с огнем богини покинул Рим, а ее храм осквернен безбожными дикарями. «Должно быть, Веста далеко, очень далеко, – подумала Пинария, – за пределами досягаемости даже самой преданной весталки».

Но с другой стороны, будь богиня здесь и услышь она ее, кто помешал бы ей заглянуть Пинарии в душу и понять, что это не молитва, а профанация. Конечно, помолиться за благополучие и успех Дорсона не зазорно и весталке: он набожный римский гражданин, рискующий жизнью ради свершения священного обряда. Но молитва, которая непрошено слетала с губ Пинарии, не имела никакого отношения ни к праведному патрицию Дорсону, ни к его благочестивой миссии. Что бы подумала богиня, услышав, как одна из ее девственниц столь отчаянно молит о возвращении раба? Оно и к лучшему, что богиня отсутствует и не может слышать молитву Пинарии, ведь иначе Веста сразу поняла бы, что творится в ее сердце.

Из мрачных раздумий Пинарию вывел крик одного из наблюдателей.

– Там! У подножия Капитолия! Я их вижу! Дорсона, раба и галлов, сотни галлов…

Эти слова вселили в Пинарию мгновенную вспышку надежды, но потом повергли в отчаяние. Она представила, как Дорсон и Пеннат бегут со всех ног, преследуемые и настигаемые дикарями. Вот их головы уже поднимают на копьях… Она подбежала к баррикаде, поднялась наверх и всмотрелась в основание крутого склона холма.