Я приосанился.

– Я бессмертный Вакх из олимпийских богов. Я представляю тех, кто объединился в консорциум, чтобы отомстить Тору. Среди нас есть темные эльфы, которые показали мне, как попасть сюда, не пользуясь Бифрёстом. В прошлом вам следовало быть к ним добрее.

Я сомневался, что эта ложь сойдет мне с рук, в особенности если заговорят ледяные великаны, но всегда оставалась надежда, что скандинавы поверят мне, хотя бы на время. Это даст мне фору, чтобы спрятаться, а у Вакха будут неприятности. Я повернулся к мастеру Чжангу и попросил его на мандаринском языке освободить Тюра от паралича, но оставаться настороже. Чжанг Голао ринулся вперед – у Тюра глаза чуть не вылезли из орбит, когда китаец нанес пять ударов железными прутами, которые даже не попытался смягчить. После таких ударов на теле надолго останутся следы.

Мы отошли в сторону, а Тюр вскочил на ноги, в его глазах горела жажда убийства. Его щит и меч все еще лежали на снегу; возможно, он считал, что мы продолжим борьбу.

– Иди с миром, и тогда ты увидишь восход солнца, – сказал я, – или молния с неба поразит тебя прямо там, где ты стоишь.

Он принял решение не сразу. Тюру очень хотелось на нас напасть, однако он явно умел считать – а нас было трое, – не говоря уже о молниях. Он отступил на несколько шагов, продолжая сыпать оскорблениями, которые ему казались ужасными, вроде «малодушное дерьмо горностая» и «понос кита с кленовым сиропом».

Я тихо попросил Перуна, чтобы он поднял нас и перенес по воздуху к корню. Там я взял свои мечи, а Чжанг Голао благосклонно согласился понести для меня Гунгнир.

Мы бросили последний взгляд на юго-западную часть неба. Орлы так и не появились, и я надеялся, что ледяным великанам хватило ума не следовать за Фрейей до самого Фолькванга.

– Пора, Перун, – сказал я. – Хрюм и его люди сами найдут обратную дорогу в Ётунхейм.

Как и при подъеме вдоль корня, Перун призвал жестко контролируемые ветра, чтобы они пронесли нас – включая тела Лейфа, Гуннара и Вяйнямёйнена – через туннель Рататоска. На обратном пути я наконец перестал сдерживать эмоции. Гнев и собственная вина, скорбь и сожаления из-за Гуннара и Лейфа, страх и неуверенность в возможных последствиях в будущем – все с ревом вырвалось из моего рта и глаз, и было унесено ветром.

Я сдержал слово, и мои друзья отомстили за себя, но я сомневался, что Стая Темпе скажет мне спасибо за гибель своего альфы. Уж не знаю, что я мог изменить, когда началось сражение, чтобы спасти кого-то из них; и я постоянно возвращался к мысли, что мне не следовало вести их в Асгард. В таком случае мое слово потеряло бы свою ценность, и они бы возненавидели меня, но оба остались бы живы. Теперь мое слово все еще заслуживает доверия, но они мертвы (или почти мертвы). Неужели это чем-то лучше? Я все плохо организовал, и, возможно, Хал никогда меня не простит. Теперь он стал альфой, а Лейф выведен из строя очень надолго; не исключено, что он уже никогда не станет прежним. Так что война вампиров становится неизбежной, несмотря на все мои усилия дать Лейфу шанс на возвращение.

Мы не стали задерживаться у Колодца Мимира, потому что до рассвета осталось всего несколько часов. Мы забрали свои вещи – я проверил рюкзак Вяйнямёйнена, чтобы убедиться, что мой бумажник и сотовый телефон на месте, – и столпились вокруг корня. У нас возникли некоторые трудности с правильной расстановкой, ведь трое из нас были мертвы, но я потянул нас к земле и облегченно вздохнул – насколько это возможно со стрелой в боку. Наш лагерь оставался не потревоженным, и мы не обнаружили никаких следов вокруг.

– Ладно, я держался так долго, как только мог, – поморщившись, признался я. – Перун, если ты проткнешь насквозь мою единственную стрелу и отломаешь наконечник, тогда я проделаю то же самое с тремя твоими.

– По рукам, – сказал он. – Готов?

– И еще одно. Как ты думаешь, стрела выйдет с той стороны, где расположены мои татуировки?

Они с Чжанг Голао изучили угол, под которым стрела вошла в мое тело, и пришли к выводу, что она выйдет перед ними, со стороны живота.

– Хорошо, это существенно упрощает дело, – сказал я.

Татуировки восстанавливались сами собой, когда я начинал пить чай бессмертия; так что они выглядели, как новенькие, несмотря на то что были сделаны две тысячи лет назад. Но если они будут сильно повреждены, для восстановления мне придется обратиться к кому-то из Туата Де Дананн. Вот уж нет, большое спасибо.

Ощущая успокаивающее присутствие земли у себя под ногами, я спросил у Чжанга Голао, могу ли я использовать один из его железных прутьев. Он протянул его мне, и я закусил прут зубами, отчего китаец побледнел. Кто знает, возможно, он был гермофобом?

– Ладно, – кивнул я Перуну. – Давай.

Да, я смошенничал и притупил болевые рецепторы. Вы бы поступили так же. Тем не менее я почувствовал ослепительную боль, и у меня возникло ужасно неприятное ощущение – внутри что-то рвалось. И дело было не только в кровоизлиянии; на свободу вырвались желудочный сок и другие ядовитые жидкости. Если бы не помощь земли, рана оказалась бы смертельной.

Однако мы еще не закончили. Перун отломил наконечник, и я почувствовал, как стрела сдвинулась у меня внутри. Он постарался вычистить все осколки, потом я сильно прикусил железо, и он резким движением вырвал древко.

Благодарение богам преисподней, мне не пришлось терпеть это, стоя на цементе. Земля дала мне так много, что я использовал полученную энергию, чтобы снова связать свои внутренности вместе. И я сразу вспомнил, что должен помочь земле исцелиться в далеких горах Сьюпестишен. Всякий раз, когда она отдавала мне толику своих сил, чтобы помочь восстановиться, мой долг увеличивался.

Прошло неопределенное время, я почувствовал боль в челюсти и сообразил, что мои зубы все еще сжимают железный прут. Мои спутники смотрели на меня. Я вытащил изо рта прут, ставший влажным, и с благодарностью протянул его Чжангу Голао.

– Считай, что это подарок, я найду себе новый, – с легким ужасом ответил он.

Я снова поблагодарил его и сосредоточился на исцелении, закрыв глаза. Когда я снова их открыл, стрелы Перуна были уже вынуты из его руки и плеча, и он уговаривал хихикающего Чжанга Голао выпить еще стаканчик водки – оба сидели на валунах возле костра. Наступил день.

– Где Лейф? – спросил я. – Парни! Где Лейф?

– Друид заговорил! – вскричал Перун, вскинув вверх руки. Шерсть у него подмышками оказалась почти такой же густой, как борода. Широченная улыбка расплылась на волосатом лице, и он добавил: – За это надо выпить!

– Почтенный друид, – начал Чжанг Голао, помахав мне рукой.

Должно быть, он уже успел хорошо принять на грудь, потому что сполз с валуна и упал на спину, так что его ноги задрались вверх.

Увидев это, Перун расхохотался и едва не свалился сам.

– Парни? Серьезно? Где Лейф?

– Все хорошо, – умудрился ответить Перун, продолжая смеяться. – Он в безопасности. Мы похоронили его за тобой. – Он показал рукой, я обернулся и увидел три свежих могилы. Теперь голос Перуна стал серьезным, он разом протрезвел, и веселье исчезло. – Мы также похоронили остальных. Ты не против?