Хотя Сара была больна, она продавала свое тело за деньги, чтобы купить снадобья и еду, и однажды оказалась на Вестминстерском мосту, под которым текла река, мерцая лунными бликами. Снадобье у нее украл какой-то бедняк, подумав, что это джин. Сара приобрела новую бутылку снадобья, спрятала ее под разорванной одеждой и пила лишь тогда, когда никто не видел. Если бы Сара была не столь больна, то была бы не менее изворотливой, чем другие, в борьбе за выживание, но, слабая и изможденная, она могла лишь вслед за другими занять свою нишу в ночлеге и лежать в темноте, свернувшись калачиком, среди вони и шума воды, протекавшей в сточной канаве. Она не могла шевельнуть ногами, чьи-то руки подняли ее с пола в здании на улице Св. Мартина, куда она попала, если верно вспомнила, пролезая через ограду и окно в пристройку, поранив руку об осколок стекла. Затем она почувствовала, как в ее горле булькает джин, увидела огонь в камине и, не помня, сколько мужчин изнасиловали ее, погрузилась во мрак. Наконец, открыв глаза, она мельком увидела дневной свет и, дрожа от холода, инстинктивно зарылась в солому. После этого она уже ничего не помнила, пока не обнаружила, что лежит в чистой мягкой постели, а Изабелла ухаживает за ней и рассказывает, что она уже много дней провела на Арлингтон-стрит.

По мере того, как к ней постепенно возвращались силы, в равной степени росло глубокое и полное зависти недовольство. Сара заметила модную одежду на Изабелле, изящные китайские вазы, в которых были расставлены цветы, источавшие аромат по комнате, роскошный желтый шелк и позолоченные края постели в тон всей элегантной обстановке и все другое, что стало бы невозможно без богатства. Сара могла лишь догадываться, что все в этом доме столь же великолепно. Изабелла также восстановила знакомство с Томасом Чиппендейлом, хотя их отношения носили, скорее всего, дружеский характер. Тем не менее Саре казалось, что сестре досталась незаслуженная часть благ жизни, а в этом частично виновата она сама. Если бы она согласилась выйти замуж за Натаниела Тренча, тогда все это досталось бы ей, а не ее сестре. Зависть не давала ей покоя. Саре доставляло удовольствие жаловаться на все, она стремилась вывести Изабеллу из терпения, хотя казалось, что такое вряд ли возможно до того самого дня, когда ей, наконец, удалось сделать несколько шагов. Элизабет, маленькая служанка, хотела помочь ей и споткнулась, убирая скамеечку для ног с ее пути. Сара, недовольная собственной беспомощностью, побоялась упасть, когда девочка неумышленно преградила ей дорогу, и отшвырнула ту пинком ноги, обутой в тапочку.

— Убирайся, дура!

Сара считала такую выходку скромным выговором, а мягкая тапочка не могла причинить девочке боли, но Элизабет разразилась слезами и выбежала из комнаты. Тут, к удивлению Сары, Изабелла взяла ее за плечи, встряхнула и посмотрела на нее горящими глазами.

— Хватит! С меня довольно! Ты оскорбила меня, служанок, ухаживавших за тобой, хотя каждая из них могла дать тебе затрещину. Никто так не старался помочь тебе выздороветь, как маленькая Элизабет. Девочка была готова выполнить любое твое поручение и днем и ночью, она всегда хотела тебе угодить, не уставая, поднимала все, что ты роняла или бросала в сторону, бегом приносила и уносила все необходимое, не дождавшись от тебя ни единого слова благодарности. Я не потерплю, чтобы ее пинали, словно дворняжку на улице!

Сара насмешливо приподняла брови.

— Только посмотрите! Мисс Обидчивая вышла из себя. — К этой насмешке Сара прибегала еще в детстве, когда мучила и доводила Изабеллу до гнева и слез. Сейчас Изабелла не стала плакать, она лишь поджала губы, давая понять, что не станет терпеть новых выходок Сары.

— Ты уже достаточно здорова и должна отвечать за свои поступки. Когда Элизабет следующий раз придет к тебе, я надеюсь услышать от тебя слова благодарности.

Сара вышла из себя:

— Никто не благодарит слуг. Что нашло на тебя?

— Иногда уместно произнести доброе слово. Элизабет еще и десяти лет не исполнилось. Я велела ей поухаживать за тобой, чтобы она легче привыкла к распорядку дома. Но Я не думала, что ты будешь обращаться с ней как с рабыней. В довершение всего ей сейчас кажется, что из-за тебя она в моих глазах выглядит никчемной девчонкой.

Саре, уставшей стоять и выслушивать упреки, вдруг в голову пришла одна мысль.

Она подошла к раскладушке, легла на подушки и с трудом подложила руку под голову.

— Мне как раз этого не хватает, — задумчиво сказала она.

— О чем ты говоришь?

— О рабе. О маленьком чернокожем мальчике, одетом в атлас, в тюрбане с пером, усыпанном драгоценностями ошейнике и цепи вокруг шеи. Знаешь, это последний крик моды. Изабелла, почему бы тебе не завести такого мальчика? — В ее голос вкралась издевательская нотка. — Все остальные модные вещи у тебя уже есть.

Изабелла холодно взглянула на сестру.

— Насколько мне представляется, единственной цепью для маленького ребенка, белого или темного цвета кожи, могут быть завязки материнского фартука. С удовлетворением могу сказать, что большинство темнокожих людей в этом городе — свободные граждане. Только несколько глупых людей с такими же взглядами, как у тебя, считают, что в Лондоне живут по правилам, какие существуют на плантациях.

Сара состроила едва заметную гримасу.

— Я принимаю твой укор. Вот, видишь, я уже исправляюсь.

— Тогда проследи за тем, чтобы твои благие намерения не иссякли. А теперь я оставлю тебя, чтобы ты могла отдохнуть.

Когда Изабелла спустилась вниз, чтобы найти Элизабет и сказать ей, что никто на нее не сердится, до нее донесся смех Сары. Изабелла не сомневалась, что сестра смеется над ней.

Томас перевел мастерские на улицу Св. Мартина и распорядился, чтобы дом привели в полный порядок. После этого он снова встретил Сару. Она отказывалась принимать гостей до тех пор, пока не посчитает, что ее внешний вид позволит это. Сара приглашала женщин, которые считались авторитетами в вопросах красоты, и интересовалась, как лучше всего скрыть следы оспы на щеке, вернуть блеск волосам и цвет коже. Ей оставляли пузырьки с жидкостью, возвращающей красоту, баночки с красками и разные благоухающие лосьоны. За все это платила Изабелла, поскольку у Сары за душой не было ни гроша. Хотя Сара обрела интерес и самоуверенность, часами просиживая за туалетным столиком, естественное исцеление тела в конечном счете довершило то, что она надеялась раньше времени исправить с помощью косметики.

Сара часами, словно ребенок, играла с рулонами шелка, атласа, бархата и кружев, которые разворачивали, чтобы она могла их осмотреть и сделать выбор, сравнивая с французскими манекенами, по которым можно было иметь представление о модах в Париже и при королевском дворе в Версале. Силуэт точно обрел новые очертания — волосы убирали выше, а кринолин стал шире по обе стороны вытянутого платья. Сара, знавшая, что ничто не идет ей так, как зеленый цвет, подчеркивавший ее чарующие глаза, надела новое зеленое платье, высоко убрала черные волосы в тот день, когда Томас и Кэтрин были приглашены на ужин.