Задержав ногу на педали тормоза, Стефани медленно проехала перед домом Рут Маккормик. Посмотрела на слабо светящиеся окна спальни на втором этаже особняка Джини.

Ты хочешь увидеть это. Ты действительно хочешь увидеть идола. Рассказа твоего брата недостаточно. Ты хочешь увидеть эту адскую штуковину собственными глазами. Лично, просто чтобы удостовериться, что ты не сошла с ума. Хочешь подержать ее в руках, возможно, даже уничтожить ее…

Отчасти она действительно хотела этого. Идол символизировал все, что она ненавидела в своем детстве. Церковь, ублюдка-отца. Возможно, каким-то образом статуэтка являлась корнем всех их проблем. Она была если не причиной, то продолжением источника, подобно темной антенне, посылающей зловредный сигнал, концентрирующийся и каким-то образом усиливающийся.

Разве она не видела, как отец левитирует в присутствии этого идола? Разве его глаза не меняли цвет? Разве из его пор не сочилась сама тьма?

– Хватит, – выпалила она. Пустая машина молчала. – Езжай домой, Стеф. Отдохни. Ты уже споришь сама с собой.

Стефани еще раз взглянула на старый викторианский особняк, после чего нажала на газ. В окнах гостиной появился силуэт Джека, и в следующую секунду свет погас. Лишь тусклое свечение пульсировало на втором этаже. Стефани продолжала наблюдать за ним в зеркало заднего обзора, пока не достигла вершины холма и оно не исчезло из вида.

Через десять минут Стефани припарковалась возле своего дома. Собрала вещи и вошла внутрь. Ощущение изнеможения мгновенно накатило, объявив о своем присутствии в виде широкого зевка, отразившегося в каждой мышце тела. Когда Стефани включила свет в ванной, чтобы почистить зубы, ее взгляд упал на репродукцию картины Джека.

Она всмотрелась в мрачную сцену, поражаясь, насколько подробно он изобразил собрание на берегу. Неужели это было на самом деле? Она не помнила каждую деталь, но то, что присутствовало в памяти, было более чем реальным. Она ощущала кончики пальцев, блуждающие по ее коже, ласкающие ее плоть, трогающие там, где нельзя трогать ребенка. Чувствовала горячее дыхание сзади на шее, слышала странные утробные звуки, произносимые знакомыми губами. Они были крещены там, в темных водах грота. Хоть и глубоко под землей, но под небом невероятных звезд, где воздух неподвижен и наполнен приглушенными голосами Пустоты.

Тело будто обдало ледяной водой. Дрожа, Стефани Грин сняла со стены репродукцию и убрала в стенной шкаф в коридоре. Она никогда больше не хотела говорить о ней.

4

– Привет. Дорогой. Просыпайся. Иди со мной в постель. Я хочу поиграть.

Слова Сьюзан проскользнули Оззи в уши и обвились вокруг мозга. Он пребывал в тисках кошмара, убегал от теней со светящимися глазами, одной из которых был Зик Биллингс. Все остальное исчезло, когда ее слова проникли в пространство снов, пробуждая от грез самые примитивные его части. Он испытал эрекцию еще до того, как открыл глаза.

Только когда он проснулся, Сьюзан не было рядом. Телевизор был выключен, как и потолочные светильники, но комнату заполняло тусклое свечение, исходящее откуда-то еще. Он повернулся, поморщившись от боли в шее. Голова все еще кружилась в алкогольном тумане.

– Сьюз?

На полу мерцал ряд белых свечей. Они выстроились вдоль коридора до самой лестницы. Освещенная дорожка, усеянная предметами одежды. Здесь был черный кружевной бюстгальтер, который он купил ей на Рождество. Через пару футов лежали ее трусики. Оззи улыбнулся и поправил железный стержень в штанах.

– Иду, дорогая.

Он поднялся на ноги и качнулся в сторону, едва не свалившись обратно на диван. Когда все вокруг перестало кружиться, Оззи побрел наверх. «Сегодня ей, должно быть, захотелось быть романтичной», – подумал он, испытывая легкое разочарование. Пошатываясь, он ввалился в дверь комнаты.

– Привет, офицер.

Сьюзан лежала на боку, накрытая одной простыней. Ее волосы рассыпались по бледным плечам. По фигуре заплясали тени, когда он своим неуклюжим появлением потревожил пламя. Свечи были расставлены на полу, на комоде и вдоль подоконника, наполняя комнату манящим светом.

– Что все это значит?

Сьюзан перевернулась на спину и вытянула руки, обнажив верхнюю часть груди.

– Мне казалось, я создала настроение. Тебе не нравится?

– Э-э, да, конечно… – невнятно пробормотал он и едва не потерял равновесие, когда снимал штаны. – По-моему, свечи – это красиво.

– О, Оззи, – промурлыкала она. – Разденься для меня. Хочу увидеть, каким твердым я тебя сделала.

Он выдавил улыбку. Представления о том, что он сделает с ней сегодня, кружились в море виски, плещущемся в голове. Когда он наконец стащил с себя штаны, Сьюзан ахнула, и он засветился от радости. «Да, взгляни на эту штуковину, – подумал он, – ты знаешь, что хочешь ее».

– Я ждала этого, – проворковала она, протягивая руку и поглаживая пальцами его стержень. – Почему бы тебе не присоединиться ко мне, шеф? Хочу поместить тебя под арест.

– Вот так, да? И какое же обвинение? – Он стянул с нее простыню, обнажив ее красивое тело, бледное, как лунный свет. Рот у него наполнился слюной, и когда он сглотнул, то почувствовал на языке что-то зернистое. Похожее на песок.

– Неявка в суд. – Сьюзан ухмыльнулась, обхватила его рукой и потянула к кровати. Поцеловала, положив руки ему на грудь, и стала медленно прижимать к изголовью. – Ты арестован за неуважение к судье. – Она наклонилась к прикроватной тумбочке и достала две пары наручников. – Признаешь ли ты себя виновным?

Он ухмыльнулся, испытав глупое ощущение опьянения. Взор внезапно затуманился. Привкус песка во рту усилился настолько, что когда Оззи попытался сглотнуть его, то поперхнулся.

– В-виновен, ваша честь. – Натянуто улыбнувшись, он потерялся среди маятников ее грудей, когда она наклонилась над ним, приковывая его запястья к стойкам кровати. – Отведи меня в тюрьму.

– Ммм, – промурлыкала она, слезая с него. Легко коснулась пальцем его члена, радуясь, что тот встал по ее команде.

– Этот парень сам себе на уме.

– Это верно, шеф. – Она посмотрела в его остекленевшие глаза. – Я хочу сделать сегодня что-то совершенно другое, Оз. Хочу сегодня заполучить тебя всего. Хочу делать с тобой все, что захочу. – Она сунула два пальца себе между ног. – Я от одной только мысли об этом уже взмокла.

«О господи, – подумал он. – Никогда еще не видел ее такой похотливой». И он никогда еще не слышал, чтобы она так говорила. Да, в спальне она неистовствовала, хотя обычно