осталось недолго. К тому же от такого ожидания вы все равно ничего не теряете. Вы не стареете, вам по-прежнему двадцать четыре года, ваши дети подрастают, и когда вы вернетесь к жизни, вы практически будете их сверстником. Вы были неимущим офицером, когда появились в Либенфельде, неимущим оставались в моем доме в Данциге, зато мое завещание сделает вас богатым. Больше всего я хочу, чтобы вы были счастливы.

Настоящим завещанием я приказываю моему племяннику Никола Мейзеру на следующий день после моей смерти разослать письменные приглашения десяти самым известным медикам Прусского королевства и прочитать им мое завещание вместе с прилагаемой памятной запиской с тем, чтобы они в моей собственной лаборатории без промедления приступили к оживлению полковника Фугаса. Их расходы, связанные с поездкой и пребыванием в Данциге, а также прочие траты, должны быть возмещены за счет средств, предусмотренных в моем завещании. Кроме того, две тысячи талеров должны быть потрачены на публикацию на немецком, французском и на латыни результатов этого выдающегося эксперимен-

та. По одному экземпляру соответствующей брошюры следует разослать в каждое научное общество Европы, которые будут существовать на тот момент.

В том случае, если применение всех достижений науки не позволит вернуть к жизни господина полковника, тогда все мое имущество перейдет в собственность моего единственного родственника Никола Мейзера.

Жан Мейзер, доктор медицины».

Глава Vlll О ТОМ, КАК НИКОЛА МЕЙЗЕР, ПЛЕМЯННИК ЖАНА МЕЙЗЕРА, ИСПОЛНИЛ ЗАВЕЩАНИЕ СВОЕГО ДЯДИ

Доктор Хирц, лично снявший копию с завещания, в самых любезных выражениях просил извинить его за то, что не сразу отправил этот документ. Дела задержали его вдали от столицы, и только будучи проездом в Данциге, он смог посетить Никола Мейзера, бывшего пивовара, богатейшего домовладельца и крупного рантье, которому в тот момент уже исполнилось шестьдесят шесть лет. Этот старик прекрасно помнил кончину и завещание своего ученого дядюшки, но говорил на эту тему весьма неохотно. Среди прочего он утверждал, что после смерти дяди вызвал десять местных медиков и предъявил им мумию полковника. Он даже показал доктору Хирцу совместное заключение этих господ, из которого следова-

ло, что человек, обезвоженный в сушильной печи, ни под каким видом не может быть возвращен к жизни. В этом документе, составленном противниками и откровенными врагами покойного, ни разу не упоминалась приложенная к завещанию памятная записка. Никола Мейзер клялся Господом Богом (правда, при этом он заметно краснел), что ни он, ни его жена сроду не видели документ, в котором описаны порядок действий и процедуры, позволяющие оживить полковника. Когда Хирц поинтересовался, по какой причине он решил избавиться от такой ценной вещи, как мумия Фугаса, бывший пивовар ответил, что он целых пятнадцать лет хранил ее со всеми подобающими почестями в своем доме, но мало-помалу его стали одолевать видения. Почти каждую ночь призрак полковника тянул его за ноги, отчего он даже просыпался. Поэтому он и решил продать за двадцать экю мумию какому-то берлинскому коллекционеру. Теперь после того, как он избавился от этого беспокойного соседства, сон у него наладился, но еще не до конца, поскольку лицо полковника все еще стоит у него перед глазами.

К этим сведениям господин Хирц, личный врач его королевского высочества принца-регента Пруссии, добавил еще несколько слов лично от себя. По его мнению, нельзя утверждать, что оживление здорового человека, обезвоженного с соблюдением всех предосторожностей, теоретически невозможно. Он также полагал, что метод оживления, в свое время предложенный знаменитым Жаном Мейзером, является наилучшим из всех возможных. Но, если говорить об этом конкретном случае, то оживление полковника Фугаса не представляется ему возможным. Связано это с тем, что атмосферные явления и перепады температуры, имевшие место в течение сорока шести лет, неизбежно повредили остатки жидкостей и ткани.

Почти каждую ночь призрак полковника тянул его за ноги

Его мнение полностью разделяли господин Рено и его сын. Чтобы хоть немного успокоить безутешную Клементину, они прочитали ей последние абзацы из письма доктора Хирца. От нее скрыли завещание Жана Мейзера, прочитав которое, она могла бы прийти в еще большее волнение. Но и письма Хирца оказалось достаточно, чтобы воображение девушки, несмотря на все усилия, еще больше распалилось. Теперь Клементина большую часть дня проводила в обществе доктора Марту, с которым она обсуждала возможность проведения эксперимента по оживлению коловраток. По возвращении домой она немного думала о Леоне, но все оставшееся до сна время ее мысли были заняты полковником. Проект бракосочетания пока еще оставался в силе, но никто и заикнуться не смел о печатании приглашений. На нежные обращения к ней будущего мужа юная невеста отвечала тезисами из теории основ жизнедеятельности. Отныне дом семейства Рено она посещала не ради живых, но ради мертвых. Все попытки убедить Клементину отказаться от несбыточных надежд вводили ее в состояние глубокой депрессии. Она сильно побледнела, а ее взгляд, когда-то живой и веселый, окончательно потух. Словно из-за какой-то неведомой болезни, она утратила живость характера, прежде искрившегося блеском молодости и веселья. Она так заметно изменилась, что это обеспокоило даже ее тетю, не испытывавшую материнских чувств к своей племяннице.

Доктор Марту был убежден, что при таком душевном состоянии, в каком находилась Клементина, человеку требуется не специальное лечение, а лишь моральная поддержка. Однажды утром он пришел к ней и сказал:

— Дитя мое, хоть я и не испытываю столь же сильного интереса к этой мумии, какой испытываете вы, но тем не менее я сделал кое-что очень важное в интересующем вас

направлении, Я только что отправил Карлу Нибору кусочек уха, отломанный Леоном.

Клементина с удивлением уставилась на доктора.

— Кажется, вы не понимаете, — начал объяснять доктор. — Речь идет о том, чтобы дать окончательный ответ на главный вопрос: претерпели ли жидкости и ткани необратимые изменения. Господин Нибор и его микроскоп дадут на этот вопрос однозначный ответ. Ему можно верить, он признанный гений. Исходя из его ответа, мы и решим, стоит ли пытаться оживить этого человека или его следует похоронить.

— То есть как! — воскликнула девушка. — Разве можно определить, жив человек или умер, на основании какого-то образца?

— Доктору Нибору больше ничего и не требуется. Забудьте обо всем на неделю. Как только придет ответ, вы сможете его прочитать. Я возбудил страшный интерес у этого великого ученого. Ему ничего не известно о фрагменте, который я ему отослал, но если, вопреки всем сомнениям, он скажет, что этот