– Но все так поняли, что она умерла… – тихо ответил Зимобор.

Да и как, в самом деле, еще надо было понять эти слова? На возвращение девочки тогда уже не было надежды, но полотеский посол не хотел уточнять, что ней случилось, потому что такое исчезновение можно приравнять к «дурной смерти», бросающей тень на весь род.

Зимобор уже не боялся, что Доброгнев его узнает, раз уж не узнал за все это время. Если воеводе вдруг почудится сходство нынешнего Ледича и того полузабытого семнадцатилетнего парня, которому он привез весть о пропаже невесты, то Зимобор легко мог объяснить это своим якобы родством с сыном Велебора через его мать.

Вот только… Зимобор вдруг вспомнил, что половинка разрубленного княгиней Светломирой обручального перстня так и висит у него на поясе, пришитая среди бляшек и подвесок. Хорошо, что под локтем ее почти не видно. Узнать тот давний перстень князь Столпомир способен еще меньше, чем самого Зимобора, но теперь эта половинка перстня казалась ему уж слишком красноречивым и ясным намеком. Убрать бы ее оттуда…

Гридница негромко гудела: более молодые только теперь узнали, что у князя вообще была дочь, а старшие припоминали веселую, миловидную девочку, о пропаже которой так сокрушались когда-то.

– Вот если бы это правда, дожить бы до такой радости! – Воевода Доброгнев опять потер глаза рукавом. Смерть Бранеслава, в котором он так много лет видел надежду и опору двинских кривичей, что-то надломила в нем. – Глядишь, князь, будет у тебя опять дочка, внуки, а я бы внучков твоих опять на коня сажал…

– Ну, ладно, старик, погоди! – Князь Столпомир хмурился, чтобы самому не заплакать от нестерпимой боли, смешанной с надеждой на возрождение рода. – Погоди. Рано еще радоваться, может, спьяну мне все померещилось. Вот я теперь в святилище пойду! – объявил князь, встал и кивнул Зимобору: – Вы – со мной.

Хродлейв по пути во двор все подмигивал обоим товарищам и делал многозначительные, хотя и не слишком ясные, знаки бровями. Зимобор молчал, старался не подать вида, а сам с каждым мгновением приходил все в большее потрясение, понемногу осознавая, что все это может означать для него самого. Если она жива, действительно жива и вернется, его прежняя невеста, дочь Столпомира… Столпомир станет его тестем, и тогда возвращение в Смоленск будет делом нескольких недель. С такой поддержкой он легко одолеет и Избрану, и Буяра, и кого угодно.

Да, но ведь мать расторгла их обручение. Он уже ей не жених… От перстня невесты у него осталась только половина. Но половина же осталась! И даже если теперь для нее найдутся другие женихи, за ним, первым, кому отец ее обещал, останется преимущество…

Постой, а Дивина? Он ведь не только разорвал прежнее обручение, но обручился с тех пор с другой. И он по-прежнему помнил и любил Дивину, несмотря на прошедшие месяцы. У него редко когда выдавалось время о ней подумать, но ни одна девушка ни в Полотеске, ни у варягов, даже сама прекрасная йомфру Альви, из-за любви к которой погиб Бранеслав, не могла и вполовину так увлечь и взволновать его, как девушка из городка, потерянного в порубежных лесах. Она ждала его – Дивина не могла обмануть, раз уж пообещала. И Зимобор знал, что непременно к ней вернется. Но… если у него будет возможность с помощью Столпомира занять смоленский престол, то лучше Дивине быть младшей женой смоленского князя, чем старшей – полотеского десятника.

А свой долг перед предками, начиная с князя Тверда, Зимобор видел в том, чтобы вернуться. Смерть Бранеслава только укрепила его решимость: он не хотел вот так же погибнуть где-то на чужбине и оставить свою землю сиротой. Он вернется. Но все семена, из которых растет наше настоящее и будущее, посеяны были в прошлом. И раз уж прошлое десятилетней давности неожиданно вернулось к нему, он должен был с ним разобраться и теперь жаждал разрешения этой загадки не меньше, пожалуй, чем сам князь Столпомир.

Святилище Велеса располагалось за пределами города, внутри горы над берегом Двины. Двор святилища, как широкое блюдо, нависал над обрывистым берегом реки, и отсюда разворачивался широкий вид на Дедово поле, где располагались сотни вытянутых курганов, больших и поменьше. Сейчас во дворе святилища было тихо и почти безлюдно. Оживленно здесь будет чуть позже, когда Полотеск начнет готовиться к праздникам окончания года. В первые дни серпеня, когда справляют праздники урожая, Велес похищает богиню Лелю и всю зиму держит ее в своем подземелье – тогда в святилище приводят самую красивую девушку, наряженную в уборы невесты, и оставляют там на ночь. В прежние времена «невеста Велеса» оставалась в святилище, не видя дневного света, до самой весны. А в совсем древние, как рассказывают, в дни окончания жатвы ее приносили в жертву, отсылая к Велесу на самом деле, и она не выходила из горы уже никогда…

Кмети остались на дворе, а князь прошел в храм и стал спускаться по широким неровным ступеням, вырубленным в камне, в глубь горы, через темноту. Идол бога с тремя лицами, обращенными в разные стороны – на Небо, Землю и Подземелье, – и посохом в руках ждал глубоко внизу, перед священным подземным озером, которому приносились жертвы. Где-то на дне озера и сейчас лежат кости прежних «невест» и их дорогие свадебные уборы…

Приношения Велесу обычно оставляли во внешней пещере, а сюда, в глубину, допускались только немногие и только иногда. Сам князь попадал сюда лишь два раза в год: осенью, когда приносил к подножию бога два священных снопа – Отец и Мать Урожая, и зимой в солнцеворот, когда в озеро сбрасывали жертвенного коня – именно князь должен был перерезать ему горло и окропить кровью все три лика подземного владыки.

Осторожно нашаривая ногами ступени, Столпомир спускался, придерживаясь за стену. Кому, как не владыке подземелий и повелителю всех умерших, знать, умерла ли княжна Звенимира или ее до сих пор нет в мрачных пределах? Несмотря на все свое мужество, князь Столпомир испытывал трепет. Семи лет как не бывало – ему отчетливо помнился тот день, когда девочка исчезла.

Все началось с того, что порубежный воевода прислал приглашение: его сыну исполнялось двенадцать лет, и мальчику пора было вручать меч, тем самым принимая его в круг мужчин и воинов. Князь собрался в дорогу всей семьей, с женой и обоими детьми. Была середина лета, Перунов день. Пока мужчины были заняты своим, княгиня с дочерью и челядинками пошла собирать чернику. Все девушки и дети, казалось, были на виду, аукались, и голос молоденькой княжны исправно отвечал из-за ближайшего куста. Но когда собрались домой, ее не оказалось со всеми.

Ее искали весь день и всю ночь до утра, обшарили каждый куст в лесу на целый дневной переход. Ее искали потом целый месяц, но не нашли ни единого следа. Князь и княгиня чуть ума не лишились, жаждали уже получить хотя бы косточки единственной дочери – но не нашли ничего. Княгиня была, казалось, тем более убита горем, что заранее знала о нем.

– Это все она! – рыдала княгиня, жалуясь только мужу, когда никто не мог ее услышать. – Это все она, проклятая, которую не звали… Как сказала, так и сделала! Я знаю. Еще когда родился Бранеслав, я помню, я видела ее! Я помню…

…Сон это был или явь, но эту ночь княгиня запомнила навсегда. Дева Будущего была врагом ее детей, и через полтора года, когда у нее снова родился ребенок, она уже сама приказала поставить только два светильника. Но как неизбежны рождение, возмужание и смерть, так невозможно затворить дверь ни перед одной из трех Вещих Вил. Хочешь ты или не хочешь – их всегда будет три…