Голос у него сделался хриплым. Я уже не спрашивал ни о чем и, последовав его примеру, наклонился над самым краем. Черная, блестящая масса заливала ряды отверстий один за другим, мягко скользила по стенам, окутывала их непроницаемую поверхность, напрягалась, как огромный мускул, и начинала опадать.

– Здесь для нас нет ничего интересного. Вернемся, – сказал Арсеньев.

Включив фонарь, мы тем же путем двинулись обратно и через десять минут очутились в большом зале. Проходя мимо планетария, где все еще двигались светящиеся шары, я невольно взглянул на черный знак двойного кольца, вырезанный на камне, и остановился на полушаге. В голове мелькнуло воспоминание. Такой же рисунок я видел в горной пещере. Венера и Земля, вращающиеся вокруг Солнца… Но эта сплошная линия не соединяла их, она начиналась на поверхности Венеры, устремлялась сквозь пространство к Земле и проходила через нее, словно зачеркивая планету.

– Профессор! – крикнул я. Мысли неслись, как в водовороте. – Профессор! – окликнул я еще раз.

Астроном уже вышел из зала, и в глубине коридора раздавались его удалявшиеся шаги.

Когда автомобиль вернулся, мы попробовали проникнуть в глубь одного из наиболее сохранившихся зданий. Поиски какого-либо входа оказались безрезультатными, тогда мы заложили в нишу бокового крыла хороший заряд фульгурита. Взрыв развалил часть стены, и через образовавшийся пролом можно было войти внутрь. Но ни здесь, ни в других зданиях, толстые стены которых нам удалось проломить, мы не нашли ничего, что хоть немного напоминало бы внутренность жилища на Земле. Здания были похожи на наши только внешним видом. Голубоватый отсвет не проникал внутрь домов: там стоял почти полный мрак, лишь кое-где разорванный тонкими лучиками, просачивающимися сквозь трещины в стенах. В свете фонарей перед нами вставали ряды погнутых труб, тоннели, плоскости, обширные покосившиеся залы, усыпанные металлическим и стеклянным щебнем. Много раз мы натыкались на конструкции, назначение которых было для нас совершенной загадкой. Большие залы разделялись перегородками на секции, у потолка широкие, а внизу сузившиеся настолько, что человек едва мог туда влезть. В этих нишах находилось множество наклонных выступов, похожих на полки.

Под поверхностью улиц раскинулась сеть замкнутых артерий. Они шли ярус за ярусом, одни погруженные в темноту, другие озаренные зеленоватым свечением потолков, кое-где соединяясь по пяти и шести и образуя площадки, напоминающие огромные барабаны, разделенные на два этажа. От верхнего этажа отходили круглые тоннели. Осмотрев их, мы убедились, что они ведут внутрь различных зданий. Многие проходы были загромождены грудами обломков, к которым мы не прикасались, опасаясь, как бы висящие над нами десятки этажей не рухнули от сотрясения. Кое-где остались обломки вертикальных рельсов, по которым, наверное, некогда двигались какие-то поезда. Но теперь только груды оплавленного металла висели между закопченными стенами.

В одном из самых крупных зданий, вершина которого растрескалась и поднималась в небо разорванными арками, в нескольких десятках метров под поверхностью улицы мы нашли зал, огромный, как соборный неф, а в нем маленькие камеры с окошками из прозрачной массы. Многие окна потрескались. Все здесь было покрыто густой серебристой пылью. Лучи фонарей увязали в ее клубах, поднимавшихся при каждом шаге, окутывавших нас мерцающим облаком и оседавших на шлемах и скафандрах. Далее открывалось воронкообразное углубление, похожее на открытый вентиляционный колодец шахты. Несколькими этажами ниже, посреди поваленных друг на друга кронштейнов и лебедок, на каменных плитах лежали обуглившиеся корпуса машин. Их было несколько десятков; расположенные по прямой линии друг за другом, они чернели, как позвонки какого-нибудь чудовища. По бокам у них выступали оплавленные сегменты, похожие на поломанные крылья.

Мы медленно двигались от одного здания к другому, пока не пришли к пустырю, окружавшему кратер. Здесь ученые принялись исследовать радиацию с помощью ионизационных камер и счетчиков Гейгера. От кратера отходило несколько глубоких рвов, загроможденных грудами шлака и металлических натеков. Удаляясь все больше от центра взрыва, мы дошли до первых частично уцелевших зданий.

Здесь, очевидно, когда-то была температура, равная температуре Солнца. Всю поверхность отлогого склона покрывали мелкие пузыри стекловидной массы, застывшей в момент кипения. Мы обратили внимание, что в двух местах стена была гладкой и слегка вогнутой. В лучах мощного фонаря, направленного так, чтобы свет падал почти параллельно поверхности, на шершавом фоне проступали два стертых силуэта, заостренных кверху, словно тени людей в высоких капюшонах. Один сильно наклонялся вперед, как бы падая, другой скорчился, словно присев и втянув голову в плечи. Ростом обе тени были чуть выше метра. Сравнение с человеческими существами вызывалось, очевидно, больше игрой воображения, чем тем, что мы видели на поверхности откоса: попросту там было два пятна, которые могли вовсе и не являться чьими-либо тенями, но ученые занялись их подробным исследованием. Они фотографировали пятна в различном освещении, измеряли радиоактивность в пределах их контуров и вокруг них. Арсеньев даже послал Солтыка на ракету за пластичным материалом для оттисков, но и после пятичасового ожидания мы не получили никаких результатов. Возможно, что в момент взрыва у откоса стояли два существа: перед тем как испариться при температуре миллион градусов, их тела заслонили часть стены от непосредственного действия жара. Но так как мы не могли представить себе даже очертаний или роста этих существ и не знали, на какой высоте произошел взрыв, в нашем распоряжении не было никаких данных для решения этой загадки.

Чтобы не слишком затягивать наше пребывание в мертвом городе, мы разбились по двое, и каждая двойка должна была подробно исследовать хотя бы один район.

Арсеньеву и мне досталась большая площадь, покрытая лесом потрескавшихся колонн, стоящих дыбом плит, опор, исковерканных мостовых конструкций, с путаницей узких, засыпанных грудами песка дорог, проложенных в выемках среди крутых гладких куполов. Все это светилось слепым блеском и было погружено в полное безмолвие, только в огнях наших фонарей в полумраке у самой земли оживали клубки теней.

Взобравшись на высокую насыпь, покрытую волнами застывшего металла, мы увидели что-то похожее на огромные грибы с плоскими шляпками – несомненно, остатки каких-то машин. В глубине на освещенном фоне темным силуэтом выделялось высокое здание. Оно привлекло наше внимание, так как, в противоположность всему вокруг, было погружено во мрак. Мы обошли его и, не найдя никакого входа, высверлили в фундаменте шпуры, чтобы заложить заряды фульгурита. От взрыва получился звездообразный пролом, через который мы проникли внутрь. Поднявшись по обломкам разбитой колонны, мы очутились в обширном зале. Он был усыпан металлическими черепками, смешанными с чем-то похожим на куски меха. Это были перегоревшие остатки, которые при первом же прикосновении превращались в пепел. Посреди зала стояла четырехгранная колонна с двумя круглыми отверстиями: внутри она была пустая и напоминала что-то вроде шахты. На стенах торчали короткие, загнутые книзу крючки. Мы спустились по этой шахте на несколько метров и, пробившись сквозь груды обломков, очутились в настоящем лабиринте низких и узких коридоров: одни шли лучеобразно, другие спиралью, пересекаясь с первыми под углом. Здесь было совершенно темно. При свете фонарей мы увидели на стенах вертикальные ниши. В них торчали наклонные треугольные полки с частыми мелкими отверстиями. В этих отверстиях, на перегородках ниш и под ними лежали груды серебристых зернышек, таких же, как и те, которые я когда-то принял за металлических насекомых. Арсеньев предположил, что это помещение – нечто вроде архива или библиотеки. Следуя его примеру, я тоже наполнил себе карманы металлическими зернышками, и мы пошли дальше.