Доренгольц равнодушно пожал плечами:

– Какая разница. И все же я буду лежать ближе к своим.

Он не стал прощаться, возможно, чтобы не показать свою слабость и не разрыдаться. Просто взял с линейки свой небольшой, какой носят земские врачи, саквояжик и, не торопясь, пошел обратно по дороге.

Миронов тронул лошадь. Но, несмотря на то что линейка сильно полегчала, шаг у гнедой становился все более ленивым. Пот мыльным раствором покрывал ее бока. Следовало было бы впрячь вместо гнедой кольцовского Буяна, но Павел приберегал коня.

– Мы их уже все равно не догоним, – сказал Кольцов.

– Догоним… Не догоним… Вы хоть понимаете, что делается? Это же не гражданская война, это просто жестокая бойня, в которой уничтожается все живое. Россия убивает себя своими же собственными руками. И после этого вы еще смеете пренебрежительно относиться к моей рулетке? Рулетка не пулемет, она отнимает всего лишь деньги.

Павел вздохнул, нащупал конверт с письмом Махно, обращенным к Дзержинскому:

– Надеюсь, в ближайшее время с Махно удастся как-то договориться.

– Вы верите? Я – нет! С вашей крестьянской политикой, с вашими продотрядами… Скоро Махно окажется буквально в каждом селе.

Вот тебе и аферист Миронов! Думает о том же, о чем и Кольцов.

Гнедая уже вконец пристала, она только вздрагивала от ударов, но все медленнее тащила линейку.

– Ладно! – решительно сказал Павел. – Что мы имеем? Есть задача, и мы ее, кажется, не выполняем.

– Она невыполнима! Махновцы обогнали нас часа на три.

– К сожалению, все верно, – вздохнул Кольцов. – Вы не помните, как там у Магницкого? Если задача не решается, это еще не значит, что она неразрешима. Остановите!..

Кольцов забрал с линейки мешок с пулеметом Шоша и сумку с магазинами, отвязал своего коня.

– Я покидаю вас, «граф»! – сказал он, усаживаясь на коня, приторачивая возле своих ног мешок с пулеметом и забрасывая за спину сумку с магазинами. – Попытаюсь поискать иное решение задачи.

– А что делать мне? – растерянно спросил Миронов. – Мне вас здесь ждать?

– Нет.

– Но куда же мне прикажете ехать?

– Куда хотите. Вы же хотели свободы. Или вы намерены принять участие в бою?

– Упаси боже! – опомнился Миронов. – Я уж как-нибудь… В конце концов, всегда существует Одесса. Гостеприимный город.

Кольцов погнал своего неуморенного конька в сторону от дороги, в степь.

Еще когда они покидали имение Доренгольца, он понял, что соревнование с махновцами будет нелегким, его можно проиграть. Когда же сейчас парубки из села сказали им, что махновцы ушли далеко вперед, он еще раз убедился, что опасения его были не напрасны. Значит, надо было искать иной вариант или, как говорил господин Магницкий, иное решение задачи… Поначалу ему, как и Миронову, казалось, что все безнадежно и решения не существует. Но потом… потом из глубины памяти возникла карта махновского края, и он мысленно представил на ней свой путь. Они пытались ехать напрямик. Справа, совсем недалеко, верстах в десяти – пятнадцати, петляла железная дорога. Она в руках красных. Станции связаны между собой телеграфом и телефоном. В этом он увидел спасение своих товарищей.

Павел гнал коня через степь. Он знал, что рано или поздно выскочит к насыпи, а она приведет его к станции. Ему нужна любая станция, на которой есть телефон или телеграф!

Впереди замаячила лесополоса. Когда-то давно, еще по указу Столыпина, здесь насадили лесополосы, которые должны были задерживать снега для влаги и противостоять иссушающим ветрам. С тех пор акации, дубы и клены хорошо поднялись, укоренились, окрепли и тянулись полосами вдоль и поперек бесконечного новороссийского пространства.

Какое-то время Кольцов мчался вдоль лесополосы, от которой тянуло прохладой. Но полоса кончилась, и он вновь оказался на открытом месте.

Во время всей этой бешеной скачки он продолжал размышлять, где может сейчас быть махновский отряд, насколько он приблизился к Волновахе. Проезжая по селам, где население относится к махновцам с сочувствием, они конечно же захотят сменить лошадей на свежих, невыморенных. А ведь это полсотни коней, и сменить их дело непростое. Не нитку в иголку вдеть. Все это время. Время, которое работает на него…

Он влетел на холм и увидел железнодорожную насыпь.

Конь, казалось, понял наконец причину спешки и пошел хорошей размашистой рысью. Сумка с магазинами больно била Павла по спине, а пулемет молотил по ногам, превращая их в одну сплошную боль. Наконец он доехал до беленькой обшарпанной станции с давно бездействующей паровозной по-птичьи выгнутой водокачкой и с высокой, в нескольких местах поврежденной снарядами водонапорной башней. На фронтоне станции, тоже поколупанном пулями, черной краской было выведено «Цареконстантиновка».

У станционного здания было два входа, и оба были прочно закрыты. Кольцов постучал. Никакого ответа. Забарабанил кулаком. Стал бить в дверь носком сапога. И услышал где-то там, в глубине здания, шаркающие шаги, они приблизились к двери.

– Хто там? – раздался из-за двери сиплый, простуженный старческий голос. – У нас туточки никого. Тольки я, ночной сторож.

– Так сейчас день.

– А я и днем ночной сторож.

– Тогда открывай! – приказал Кольцов.

– По инструкции не положено без начальствия чужих впускать.

– Еще чуток поговоришь, дед, и я без всякой инструкции открою дверь гранатой, – пригрозил Кольцов.

– Вот этого не надо! Это у нас уже было! – миролюбиво сказал сторож и загремел запорами.

Наконец дверь открылась – и перед Кольцовым предстал тощий белобородый дедок, похожий на святого, в белой холщовой рубахе и таких же штанах, подпоясанных веревкой.

– Телеграф, телефон есть?

– Шо-то там, в хате, стукает, а только начальствие мне сказало, шоб я туда не подходил.

– Где телеграфист?

– Афанасий? Дак чего ему тут делать, когда поезда почти не ходят. – Дед достал большие часы-луковицу, открыл крышку, поглядел и важно сказал: – Скоро товарняк с Розовки пройдет, Афанасий будет тут, шоб его пропустить. А так чего ж… у него хозяйство.

– Далеко живет Афанасий?

– Туточки, за углом.

– Вот что, дед! Давай быстро сюда Афанасия! Живым или мертвым! Скажи, большое начальствие приехало, его требует!

– Можно, – согласился дед. – А раз вы есть начальствие, приглядите тут.

– Быстрее! Быстрее! – прикрикнул на медлительного и словоохотливого деда Кольцов.

Вскоре пришел телеграфист Афанасий, прихрамывающий, со шрамами на лице – видно, пришлось побывать в серьезных переделках.

– Звали? – хмуро и даже с вызовом спросил он. – Что нужно?