— Люди правду говорят. Красавица у меня Янинка. И умница.

— Ну, так и я о том же, — обрадовался Степан.

— Хочешь дочку мою увидеть? — совсем неожиданно и дружелюбно предложила Хима, глядя в сторону, на широкий луг.

— Отчего ж не поглядеть? Как говорится, за показ денег не берут. Думаю и с меня, да и с тебя не убудет. А когда можно будет глянуть на твою красавицу? — обрадовался приказчик.

Степану уже давно хотелось хоть одним глазком подивиться на дочку ведьмы. О её пригожести молва по всей округе ходит, а ему ни разу и не привелось оценить своим намётанным глазом эту красоту. «Непорядок! Надо исправить!» — самодовольно подумал приказчик и повторил:

— Так когда дочку покажешь, а, Хима? Смотрины, так сказать! Гы-гы-гы, — рассмеялся он, довольный своей шуткой.

— А прямо сейчас, — сказала старуха и повернулась к Степану.

— Гы-гы, — от шокового зрелища тот не мог остановиться и продолжал нервно гыгыкать. Бледное, как полотно, лицо обескураженного приказчика начало вытягиваться.

Нет, перед взором Степана не предстало что-то ужасное. Наоборот, перед ним появилось лицо девушки неписаной красоты. И если бы такая встреча произошла где угодно и без колдовства, приказчик был бы несказанно рад. Но чтобы вот так, неожиданно и необъяснимо, из уродливой старухи в красавицу — это проделки нечистой! А таких непонятных явлений люди боятся больше всего.

Степан, по меркам людским, прожил не так уж и много, но и не мало — четвертый десяток наполовину перебрал. И на своем веку он всякое слышал о проделках нечистой силы, немало шевелились волосы на голове от рассказов очевидцев иль жертв колдовства. И все те побасенки больше походили на сказки-страшилки и отдавали чем-то далёким, нереальным и не касающимся его самого. И вдруг — нате вам! Мало того, что с самой ведьмой заключил подозрительный уговор, так ещё и подвергся воздействию её чар.

Хотя Степан и был падок до молодиц, особенно до красавиц, но сейчас был не тот случай, чтоб сердце его умилялось. На него смотрела такая красавица, от дьявольского взгляда которой у приказчика волосы на голове дыбились. Словно могильным холодом, пробирало тело и душу. Какое-то неземное выражение глаз незнакомки не сулило ничего хорошего. А само обстоятельство странного перевоплощения уродливой старухи в холодную красавицу и вовсе приводило Степана в дикий ужас. От испуга сейчас уже не только стучали зубы, но и все тело бил озноб, отнялась речь, волю сковывал противный паралич.

— Ну и как я тебе, Степушка, приглянулась? — улыбнувшись одними только губами, спросила красавица.

Дрожа от страху и не находя сил вымолвить слово, приказчик лишь нервно кивнул головой. Он готов был во всём проявлять согласие, боясь накликать на свою голову ещё большей напасти. Да-а, теперь ему уже надолго отобьётся охота видеться с ведьмой и её дочкой, а тем более ещё и лезть со своими расспросами.

С удовлетворением отметив состояние приказчика, странная красавица презрительно ухмыльнулась.

— Что ж, свиделся, с кем хотел, и довольно! — сказала она. — А на будущее мой тебе совет: постарайся держаться подальше от моей дочки. С тебя хватит и того, что на меня вволю сейчас «налюбуешься».

И сразу после этих слов такое начало твориться, что Степану сделалось совсем худо! Сердце бешено заколотилось и, казалось, вот-вот вырвется из груди. Он-то не видел, как ведьма превращалась в девицу, а вот обратное перевоплощение Хима не стала от него скрывать.

Глядя прямо в глаза перепуганному мужику, красавица словно выставляла напоказ ужасные изменения, начавшие происходить с её обличьем. Опрятный наряд превращался в латанные-перелатанные обноски; белая бархатная кожа темнела, морщилась и становилась похожа на печеное яблоко; чёрные причесанные волосы шевелились, словно тонюсенькие черви, сбивались в клочья и обильно украшались старческой сединой. Холодное, но миловидное лицо старело на глазах, стягивалось, и на нём начала проступать ещё до конца не зажившая, сочившаяся рана с тошнотворным видом опалённой плоти. Красавица на глазах у остолбеневшего от испуга приказчика превращалась в старую ведьму. Зрелище было настолько отвратительное и жуткое, что рассудок Степана не выдержал, и он грохнулся наземь в глубоком обмороке.

— Так-то вот, сокол ты мой ясный, — довольно проскрипела старуха.

Серафима последнее время любую встречу с человеком, представлявшим для неё хоть мало-мальский интерес, невольно сравнивала с Прохором. Сравнивала и представляла: как бы в том или ином случае поступил её заклятый ворог. И все эти сравнения всегда были не в пользу её клиентов.

Вот и сейчас, глядя на распростёртое тело приказчика, она сокрушённо подумала: «Да-а, с лесничком такой раёк[48]не прошёл бы». Ведь ей не составило совершенно никакого усилия подавить волю Степана и заставить его видеть то, что она ему внушила.

Прошло ещё несколько минут и приказчик начал наконец подавать признаки возвращения к жизни. Сначала он нечленораздельно замычал, потом сел, несколько раз тряхнул головой, словно пытаясь сбросить наваждение, и лишь после этого его взгляд стал более-менее осмысленным.

— Ну как, оклемался? — насмешливо поинтересовалась Хима.

— Оклемался… — боясь глянуть на старуху и отводя глаза, буркнул Степан.

— Отчего ж ты такой пужливый.

— Какой уж есть… и больше нечего меня стращать… Гляди, Хима, когда-нибудь перегнёшь палку — тебе ж и хуже будет.

— Ты это что, пужать меня надумал?! — опять несказанно удивилась Серафима. Видать, не пошла этому наглецу впрок наука.

— Мне это ни к чему. Без меня есть кому тебя пужнуть, — в отместку намекнул Степан и тут же сам испугался своей опрометчивости.

Серафима намёк поняла правильно, и вновь её злоба взыграла на упрямое и вызывающее поведение приказчика.

— Что ж, дочку мою повидал, а теперь, я думаю, пришла пора свидеться тебе и с самим дьяволом. Хочешь в компанию к дьяволу? Ага, раз молчишь, значит согласен. Гляди только не млей да не впадай в беспамятство — враз в преисподнюю заберёт! — угрожающим шепотом произнеся эти слова, старуха шагнула ближе к всё ещё сидящему на земле приказчику.

Степан почувствовал, что его сейчас ожидает новое испытание смертным страхом. Первые приступы ужаса, от которых он толком ещё не оправился, по сравнению с тем, что его ожидает — цветочки. Более зловещего напряжения сердце уж точно не выдержит. И приказчик вдруг со страхом сообразил, что если он сейчас поскорее не уберётся от проклятой ведьмы, то может и навсегда остаться тут на окраине леса.

Лихорадочно крестясь и отползая подальше от старухи, с которой опять начало происходить что-то невообразимое, Степан истерично просил защиты у святых. От ужаса его колотило, и вместо молитв вырывались лишь короткие и отрывистые восклицания:

— Свят! Свят! Свят!