Блаватская понимала, что в то время настоящий пиар ей могла сделать американская пресса. Ее отличие от многих других русских, оказавшихся в то время в США, состояло в том, что она принадлежала по отцу и бабушке Елене Павловне Фадеевой к русской аристократии. Это было уже кое-что. К тому же за ней стояла собственная яркая и авантюрная биография, которой позавидовали бы герои любых остросюжетных романов. Короче, ей было о чем рассказать въедливым и охочим до сенсаций американским журналистам.

Блаватская, как мне представляется, многократно обсуждала с мадам Магнон стратегию и тактику своего внедрения в духовный истеблишмент американского общества. Прежде всего надо было хоть как-то «отметиться» в американской печати. Время шло, а настоящего дела, ради которого она приехала в Соединенные Штаты Америки, не появлялось. Полученные от Лизы деньги быстро кончились, однако в начале 1874 года пришла остальная, большая часть причитающегося ей наследства. Это была значительная сумма. Блаватская переселилась в дорогую гостиницу — она любила пожить на широкую ногу, когда представлялся случай.

В начале 1874 года Блаватская, еще находясь в доме на Элизабет-стрит, познакомилась с Ганной Вульф, журналисткой из газеты «Нью-Йорк Стар». Ганну Вульф заинтересовали соображения Елены Петровны по поводу роли женщин в американской периодической печати, и она взяла у нее интервью. Спустя некоторое время они снова столкнулись на съезде феминисток. Движение женщин за свои права мало интересовало Елену Петровну. Она появилась на этом сборище сытых и расфуфыренных дам с единственной целью: расширить круг своих знакомых. В то время Блаватская была при деньгах. Ей не составило труда пригласить на ланч наиболее известных делегаток съезда. Говорила она со знанием дела на любую тему, поэтому легко предположить, что отобедавшие с ней дамы остались довольны. Блаватская нуждалась в общении с интеллектуальными и состоявшимися людьми.

После встречи на съезде феминисток она взяла Ганну в оборот. Начала обыкновенным порядком с того, что зачастила к ней в гости, потом перешла к долгим рассказам о собственной жизни и закончила тем, что перезнакомилась со всеми ее влиятельными друзьями. Такая неожиданная прыть новой подруги несколько смутила Ганну. Многое из того, что рассказывала ей Блаватская, она не принимала на веру и часто задавала каверзные вопросы. Она ловила ее, в частности, на многих несуразностях и неточностях, особенно часто встречающихся в рассказах о тех годах, которые Блаватская якобы провела рядом с Гарибальди. Когда же оскорбленная недоверием к ее рассказам Елена Петровна обнажила свой бок и показала шрам, оставшийся якобы от удара вражеской сабли, Ганна, рассмотрев его со всей журналистской тщательностью, вынесла совершенно другое заключение и заявила, что это след не от удара саблей, а скорее от удара кнутом. Ганна была не только глазастой журналисткой, но, что редкость для ее профессии, сообразительной женщиной. Во всяком случае, она помогала Блаватской, чем могла.

Весной 1874 года Ганна Вульф познакомила ее с начинающим спиритом господином У. Блаватская сделала вид, что впервые слышит о спиритических опытах, и попросила этого господина сопроводить ее на лекцию известного в то время американского медиума Уилсона. После лекции она изобразила удивление от услышанного и увиденного, заверив своего попутчика в том, что это якобы ее первый медиумический опыт. Спустя несколько дней после лекции она, повстречав на улице Ганну Вульф и господина У, обрушила на них поток слов, из которого явствовало, что медиум Уилсон пробудил в ней оккультные силы. Доказательством тому, как она уверяла, были черно-белые фотографии из ее письменного бюро. Они-то, доказывала Блаватская, после того как духи приложили к ним руку, стали выглядеть акварельными зарисовками. Она затащила Ганну Вульф и господина У. в свое новое жилище. На этот раз Елена Петровна занимала дешевые апартаменты вместе с тремя журналистами, одной женщиной и двумя мужчинами. По крайней мере, она так их представила. Может быть, одним из проживающих под общей крышей мужчин был ее новый друг, на двадцать лет ее моложе Михаил Бетанели, грузин из Тифлиса.

По свидетельству Блаватской, Бетанели приехал в Нью-Йорк во второй половине 1874 года, чтобы с ней познакомиться. Незадолго перед его приездом она занимала роскошный номер в дорогой гостинице, но оттуда съехала, понимая, что деньги понадобятся на что-то более существенное. Версия о духах, раскрашивающих фотографии, не прошла. По-детски наивными выглядели уверения Блаватской в том, что эти милые бесплотные создания рисуют по ночам, когда природа впадает в меланхолию[272]. Что на это возразишь? Вероятно, так же решила Ганна Вульф и промолчала. Отношения двух амбициозных и сильных женщин, Вульф и Блаватской, еще больше ухудшились после того, как Блаватская представила ей на отзыв свою сатиру на американские нравы. Оказалось, что Елена Петровна переписала заново на сереньком английском языке Салтыкова-Щедрина, внеся в текст лишь незначительные поправки, а именно: переименовав Россию в Соединенные Штаты Америки, а царя — в президента[273]. Естественно, литературный дебют Блаватской как англоязычной писательницы тогда не состоялся. Литературную известность на Западе она получила после выхода в свет в 1877 году фундаментального труда «Изида без покрова», который с того времени неоднократно переиздавался, а его общий тираж составил полмиллиона экземпляров.

Блаватская вошла во вкус литературной работы и даже задумала дописать неоконченный роман Чарлза Диккенса «Тайна Эдвина Друда», обратившись, как она объявила, к духу умершего писателя[274]. По мере того как Елена Петровна пробовала себя на разных поприщах, время неумолимо шло. Одни малозначительные события сменялись другими, вместе с тем ничего принципиально нового в ее жизни не происходило. Единственное, что у нее определенно получалось, — это расширяющиеся связи с американскими журналистами. Она вместе с мадам Магнон ежедневно внимательно просматривала все газетные публикации, так или иначе связанные с дискуссионными и сенсационными темами. Им было просто необходимо подцепить на крючок если уж не акулу из журналистского мира, то, на худой конец, какого-нибудь жирного сазана. И наконец удача им улыбнулась. Они обнаружили сначала в газете «Нью-Йорк сан» отчет Генри Стила Олкотта о невероятных феноменах, которые он наблюдал на ферме в Читтендене в штате Вермонт, в нескольких милях от Нью-Йорка, а затем цикл его статей о тех же известных явлениях в «Нью-Йорк дейли график». Это был тот самый человек, которого долго искала Елена Петровна Блаватская и наконец нашла. С прочтения первых статей этого цикла началась охота на их автора. Как всегда в таких случаях, Блаватская испытывала небывалый душевный подъем и вдохновенный азарт ловца. Она не ошиблась в том, какие сети следует расставить, чтобы рыбка из них не выскользнула. Она основательно готовила эту победу над Олкоттом, прибегнув к помощи Михаила Бетанели и мадам Магнон. И в итоге сделала то, о чем только витийствовали говорливые американские феминистки — на долгое время подчинила мужскую волю своей, женской. Полковник Олкотт, а затем Синнетт сыграли решающую роль в ее восхождении к мировой славе.