По дороге домой, в Бриаре, иезуиты распрощались с монахинями. Сестре Иоанне не довелось никогда больше встретиться с человеком, который пожертвовал собой, дабы вернуть ей психическое здоровье. Сурен и Фома повернули на запад, в Бордо; остальные же двинулись на Париж, где сестра Иоанна снова встретилась с королевой. Она еле успела в Сен-Жермен, потому что в ночь на 4 сентября 1638 года у ее величества начались роды. Подвязка Пресвятой Девы, привязанная к поясу королевы, и рубашка матери Иоанны, которой было накрыто высочайшее чрево, оказали благое воздействие, и в одиннадцать часов утра Анна Австрийская благополучно разрешилась младенцем мужского пола, которому пять лет спустя было суждено стать королем Людовиком XIV. «Таким образом, — пишет Сурен, — святой Иосиф продемонстрировал свою благую силу, не только обеспечив королеве счастливое деторождение, но и подарив Франции короля, могущественнейшего и величайшего из всех, монарха мудрого, осторожного и благочестивого».

Когда стало ясно, что королева находится в добром здравии, сестра Иоанна упаковала свою рубашку и отправилась домой, в Луден. Двери обители распахнулись перед ней и закрылись вновь, чтобы никогда больше не открываться. Короткий миг славы для настоятельницы закончился. Однако она так и не смогла смириться со скукой повседневной жизни, которая должна была отныне стать ее уделом. Незадолго до Рождества Иоанна заболела легочной болезнью. По ее собственным словам, врачи уже отчаялись ее вылечить. «Господь наделил меня великим желанием покинуть вас и отправиться на Небеса, — сказала она своему исповеднику. — Но кроме того, Он наделил меня знанием, что если я еще задержусь на земле на малое время, то смогу принести Ему немалую пользу. А посему, святой отец, приложите ко мне, пожалуйста, священный елей, и я непременно выздоровею». Никто не сомневался в том, что чудо свершится, и исповедник сестры Иоанны даже пригласил гостей полюбоваться на это великое свершение. В ночь на Рождество «в нашей церкви собралось огромное множество людей, которые хотели посмотреть, как я буду исцелена». Гости познатнее получили места в непосредственной близости от комнаты, где лежала больная. Через решетку можно было заглянуть внутрь.

«Когда настала ночь и мне стало совсем дурно, отец Аланж, иезуит, в полном священническом облачении, вошел ко мне в келью, неся священную рубашку. Он приблизился к моему ложу, приложил реликвию к моему челу и начал повторять литанию святого Иосифа, собираясь произнести ее до самого конца. Но стоило ему приложить реликвию к моей голове, как я тут же почувствовала себя совершенно здоровой. Однако я решила не показывать виду, пока святой отец не закончит молитву. Лишь тогда я объявила, что исцелена, и попросила принести мне одежду».

Возможно, это чудо, чересчур уж срежиссированное, не произвело на публику особенного впечатления. Во всяком случае, в дальнейшем чудес больше не происходило.

Время шло. Тридцатилетняя война все никак не кончалась. Ришелье делался все богаче и богаче, народ — все беднее и беднее. Крестьяне бунтовали против высоких налогов, буржуазия (в том числе и отец Паскаля) — против снижения процентов по облигациям государственного займа. Урсулинки же жили в Лудене безо всяких событий. Раз в несколько недель (добрый) ангел (по-прежнему похожий на господина де Бофора, только поминиатюрнее — примерно трех с половиной футов росту и на вид лет шестнадцати) восстанавливал линяющие письмена на левой руке настоятельницы. Чудодейственная рубашка, помещенная в красивую шкатулку, хранилась среди самых драгоценных реликвий монастыря.

В конце 1642 года Ришелье умер, а через несколько месяцев за ним последовал в могилу Людовик XIII. Анна Австрийская и ее любовник кардинал Мазарини стали управлять страной от имени пятилетнего короля и справлялись с этой задачей весьма скверно.

В 1642 году сестра Иоанна начала писать мемуары и обзавелась новым духовником-иезуитом, отцом Сен-Журом, которому она посылала свои творения, а также неоконченный манускрипт Сурена о дьяволах. Сен-Жур одолжил эти рукописи епископу Эвре, который как раз вел борьбу с демонами в Лувьере. Там происходила точно такая же оргия безумия и злобы, как в Лудене. «Мне кажется, — писал Лобардемон настоятельнице, — что ваши с отцом Сен-Журом послания очень пригодились в этом деле».

Менее удачным, чем лувьерский процесс, оказался спектакль, разыгранный в Шиноне отцом Барре. Сначала вроде бы все шло удачно. Несколько молодых женщин, в том числе принадлежащих к лучшим фамилиям города, заразились истерическим поветрием. Там было все как полагается: кощунства, судороги, разоблачения, непристойности. К сожалению, одна из одержимых — девица по фамилии Белокен — имела зуб на местного священника отца Гилуара. Однажды утром в церкви она плеснула из бутылки петушиной кровью на алтарь, а потом, во время сеанса экзорцизма, призналась отцу Барре, что это кровь ее девства, которого она лишилась в полночь по вине отца Гилуара, изнасиловавшего ее прямо на алтаре. Барре, разумеется, поверил девице на слово и принялся расспрашивать других демонов, поселившихся в ее теле. Количество инкриминирующих подробностей возрастало с каждой минутой. Но дело закончилось скверно. Та женщина, у которой Белокен купила петушка, заподозрила неладное и донесла судье. Лейтенант полиции начал расследование. Барре пришел в неописуемое негодование, а Белокен слегла от мучительной болезни, которую, по свидетельству бесов, на нее наслал колдун Гилуар. На лейтенанта полиции все это не произвело никакого впечатления. Он призвал новых свидетелей, и тогда, устрашившись, Белокен сбежала в Тур, ибо тамошний архиепископ слыл убежденным адептом одержимости. К несчастью, архиепископа в городе не было, его временно замещал коадъютор, относившийся к охоте на ведьм совсем иначе. Коадъютор послушал рассказы Белокен, а потом взял и позвал двух повивальных бабок, чтобы они проверили, действительно ли отец Гилуар наслал порчу на утробу несчастной девицы. Выяснилось, что боли — не выдумка, но вызваны они не сверхъестественными причинами, а пушечным ядром малого калибра, которое было засунуто девице в причинное место. Под допросом Белокен призналась, что произвела эту операцию сама. После этого злосчастный отец Барре был лишен прихода и изгнан из Турени. Он окончил свой век в полной безвестности, живя из милости в одном из Ле-Мансских монастырей.

Луденские бесы тем временем вели себя тихо. Правда, однажды, по свидетельству сестры Иоанны, случилось следующее: «Я увидела перед собой двух ужасных мужчин и ощутила невыносимое зловоние. Каждый из них держал в руке по палке. Он схватили меня, содрали мою одежду и привязали меня к кровати, после чего избивали меня палками полчаса, а то и более». К счастью, срывая одежду, злодеи натянули настоятельнице рубашку на голову, так что она не оскорбила свой взор видом собственной наготы. Когда же два зловонных мерзавца, опустив рубашку, удалились, Иоанна «не заметила, чтобы с ней сотворили что-нибудь, противоречащее целомудрию». Было и еще несколько визитов подобного же рода, но в целом чудеса, о которых писала сестра Иоанна на протяжении последующих двадцати лет, носили скорее духовный характер. Например, однажды некая сила, используя те самые инструменты, которыми распяли Христа, расколола ей сердце надвое, но сделала это, разумеется, таким образом, что снаружи ничего не было заметно. Были еще и случаи, когда к Иоанне являлись души умерших сестер и рассказывали ей о чистилище. Демонстрация священной надписи на руке продолжала оставаться постоянным аттракционом для посетителей. Письмена показывали всем мало-мальски важным гостям, причем некоторые из них приходили поглазеть на это зрелище из одного любопытства, а то и прямо выражали недоверие. Всякий раз, возобновляя надпись Ангел давал Иоанне множество полезных советов, которые она в письменном виде вручала своему наставнику. Ангел охотно давал консультации и по поводу всяких посторонних дел: например, как следует вести себя господину такому-то во время судебного разбирательства; нужно ли выдавать замуж мадемуазель такую-то или лучше подождать более выгодного жениха — и далее в том же духе.