Не хочется отрывать перо от этой темы, но приходится ограничиться краткими выдержками из «Китайской цивилизации» В.В. Малявина, дающими представление об отношении китайцев к растительному миру. «Почти в каждом китайском саду можно встретить «деревья счастья» — сливу и персик, склоненные ивы — воплощение животворного начала ян — или стройные тополя…

Уголок сада в Сучжоу

Наибольшее поклонение у знатоков вызывал пион, заслуживший титул «царя цветов», ибо он считался воплощением чистого ян… В Китае выращивали около сотни сортов пиона, среди которых лучшим считался «танцующий львенок»… Начало инь в цветочном царстве представляет хризантема — лучший осенний цветок, символ покоя и долголетия, а также душевной чистоты благородного мужа… Повсюду в Китае разводили гортензии, розы, нарциссы, камелии, гиацинты, гранаты, на Юге — орхидеи. Китайские розы были использованы европейскими селекционерами для выведения современных сортов роз.

Из водяных цветов предпочтение отдавалось лотосу — главному цветку в буддизме. Тянущийся из темной глубины вод к солнцу стебель лотоса как бы пронизывает все этажи мироздания и воплощает собой неудержимую силу жизни. А его нежные цветы, распускающиеся над самой поверхностью воды, предстают символом душевной чистоты, неуязвимой для грязи и тины суетного света».

Даже в небольшом китайском садике различались уголки, которые лучше всего подходили для посещения в разное время года и суток, в разном настроении.

Тяга китайцев к эксперименту привела к появлению множества сортов садовых растений. И очень выразительно проявилась в выращивании карликовых деревьев. При этом развитием растения не «руководили», не направляли, следуя жесткой методе: просто создавали деревцу наилучшие условия и любовались его самовыражением, раскрытием в нем природной энергии.

Многообразие даров растительного царства, попадающих на китайскую кухню и в китайскую аптеку, просто невероятно.

Лотос и утки «юаньяо» (Ци Байши)

Похоже, при всем бьющем в глаза цветении — уже в первой половине XII в. эффект от благотворных реформ Ван Ань-ши стал сходить на нет. Пришла пора больших восстаний, участники которых в праведном порыве пытались восстановить попранную конфуцианскую справедливость — совершая при этом грабежи и жестокости. А еще приходилось постоянно переступать через чувство великоханьского национального достоинства, основанном на незыблемом, несмотря ни на что, представлении о своей исключительности. Империя постоянно отправляла «подарки», и немалые. — сотни тысяч штук шелка и множество других плодов китайской земли и китайских рук, наглым северным варварам (которые набрались мощи в немалой степени благодаря тому, что сами стали похожи на китайцев). Этим обеспечивался покой на границах, которые не могла устеречь огромная, дорогостоящая, но малобоеспособная, неповоротливая сунская армия.

Грозный всполох взбудоражил южную приморскую провинцию Чжэцзян — в восстании 1021–1022 гг. приняло участие свыше миллиона человек. Повод был не очень значителен: правительство обложило налогом такие традиционные для высокоразвитого Юга промыслы, как изготовление искусно выполненных поделок из мрамора и ценных пород дерева. Камень добывался, а деревья выращивались здесь же, и все это приносило некоторый дополнительный доход местным жителям. Но почва для возмущения была основательно подготовлена заранее: в провинции действовало тайное общество «Учение о свете», доктрина которого основывалась на смеси буддийских, даосских и манихейских (иранского происхождения) верованиях.

Керамическая чаша, покрытая глазурью

Фарфоровая статуэтка мужчины с лошадью (XI в.)

Восстанием руководил глава «сильного дома» Фан Ла, который был владельцем обширных посадок лаковых деревьев. Он обличал беззакония местных властей, но особый упор делал на внешнеполитический фактор: позорную дань, выплачиваемую киданьскому и тангутскому царствам. Повстанцы на какое-то время овладели Ханчжоу, но правительственным войскам удалось одолеть их — хоть и с большим трудом.

Вскоре произошло восстание, охватившее несколько восточных провинций, во главе которого стоял Сунн Цзян. Крайне встревожило двор восстание в столичной Хэнани — оно стало и особенно памятным для потомков: как благодаря эффектному лозунгу-паролю «все люди братья», так и потому, что эти события послужили сюжетной канвой для знаменитого романа «Речные заводи», написанного в XIV в. Ши Найанем. Лирически звучащее название на самом деле отражает тот факт, что отряды повстанцев зачастую укрывались в укромных водных пристанищах. Ряды восставших были пестры по составу: заодно с крестьянами — как арендаторами, так и владельцами земли, в них находились рыбаки, матросы, мелкие чиновники, монахи, торговцы и, конечно же (как всегда не к добру), бродяги и бандиты. Как видим, люд разный, но в основном небогатый.

* * *

Для наведения внутреннего порядка сунское правительство решило заручиться поддержкой чжурчжэней, обитавших к северо-востоку. Эти монголоидные племена на протяжении веков состояли в довольно тесных отношениях с Поднебесной, ведя с ней оживленный торговый обмен: получали шелк, железо и оружие, расплачиваясь лошадьми, кожами, дальневосточными соболями, корнем женьшень и речным жемчугом. Но когда возвысилось, провозгласив себя империей, государство киданей Ляо, чжурчжэням пришлось признать свою зависимость от них, а от общения с Поднебесной они были оттеснены.

Но в ходе длительной внутренней межплеменной борьбы у чжурчжэней выдвинулся сильный вождь Агуда, ставший объединителем: в 1115 г. он объявил себя императором царства Цзинь («Золотое»), которое просуществовало до 1234 г.

Первым делом новое государство решило свести кое-какие старые счеты с Ляо, и китайское правительство оказало ему в этом всяческую поддержку — Поднебесной тоже надоело терпеть кичливое маньчжурское царство. Чжурчжэни были беспощадны, они вели войну на уничтожение: большинство киданей было истреблено, уцелевшие ушли далеко на запад и основали на берегах Иссык-Куля (в Киргизии) государство Западное Ляо.

Ведя совместно с китайцами войну против общего врага, чжурчжэни наметанным глазом оценили сунскую армию как откровенно слабую. Поэтому после «нашей и вашей победы» они вторглись в северные области союзника. Весной 1126 г. они подходили уже к самому Кайфыну.