Только перформанс закончен и ее руки намертво прибиты к кресту (фотограф уже отснял целую пленку), как он предлагает ей вызвать врача, но она кричит на него и, теряя сознанье и силы, предпочитает кровопотерю этой здоровой затее, — и тогда он, с рюкзаком на спине, в котором болтается старая «Лейка» (катушку с пленкой она приказала вынуть и оставить рядом с ней на столе), задыхаясь, позорно бежит и зажимает на улице уши, предчувствуя животные крики после того, как действие болеутоляющего отойдет и с нервов спадет защитная пелена.

Мне близко то, что ты исследуешь, Дэниель — невзирая на твой достаточно бледный, стертый, как подошва — никаких серебряных скарабеев — язык. Является ли перформанс с одним-единственным зрителем произведеньем искусства? Должен ли зритель попытаться предотвратить опасную, далеко зашедшую акцию? А что, если ты — единственный лицезреющий эту акцию человек?

* * *

to <[email protected]>: E-mail в Амстердам, 19 мая 2008

— Дорогой Улай, сообщи, пожалуйста, кто кроме тебя (а теперь иносказательно и меня) являлся свидетелем твоей акции «Долгоиграющая Пластинка — Бездомный Проект». Бахман умер в 2003 году. Байарса не стало в 1997-м. Что осталось и где?

* * *

from <[email protected]>: E-mails из Амстердама, 20 мая и 2 июня 2008

На открытие выставки пришло по меньшей мере три сотни людей. Галерея была заполнена под завязку, и по залам сплошным потоком курсировали культовые клабберы и трендсеттеры в тренчах, «шанельные» леди, чьи чувства были оскорблены присутствием афро-американских бездомных и запахом немытых тел и мочи.

Несмотря на толпу, собравшуюся в галерее (ах, какие Бахман умел устраивать парти!), в газеты и журналы не просочилось ни строчки, а в карман Бахмана — ни одного цента, так как с выставки «Долгоиграющая Пластинка — Бездомный Проект» никто ничего не купил.

У Байарса, которому Бахман отвел место под одной крышей со мной, тоже нечего было купить. Изначально он хотел выставить автопортреты в золотых увесистых рамах — те, на которых он предстает в темноте, как бы здесь и не здесь. Но другой спонсировавший Джеймса Ли галерист[27]запретил Байарсу их выставлять.

Тогда Байарс выставил лишь крохотный шарик: свинцовую каплю, дробинку, почти незаметную на матовом черном полу. Я же своим «Бездомным Проектом» ставил акцент на гражданских правах в США. Джеймс Ли говорил о чем-то своем, но посетители объединили в уме эти две, в сущности, разные выставки[28]и заключили, что разгуливающие по галерее потасканные и пропахшие улицей гнилозубые протагонисты моих полароидов и байаровская дробь на полу подведены под один знаменатель.

Что это части одного заявления. Что это один и тот же концепт!

Только представь: в одном выставочном зале — эстетика пули от дробовика на выкрашенном черной краской полу, а в другом — этика отношения к чернокожим афро-американцам, чьи портреты были развешаны на белой стене.

Что касается самого Бахмана. Извини, не знал, что тебя так затронула его смерть. Но стоит ли удивляться: ведь он был такой щедрый и понимающий галерист, о котором не могу сказать ни крупицы, ни дробинки плохого.

Мне кажется, вместе с любимыми словно умираем и мы — но, несмотря на потери, мы все-таки должны сосредоточиться на продолжении жизни.

На всем том, что в ней было хорошего. На самом лучшем.

Ведь жизнь — ничто иное, как наша память о ней.

* * *

from <[email protected]>, 20 мая 2008

По поводу предложенного тобой интервью: к сожалению, я, как творец, связан торговцами по рукам и ногам! Лично мне очень понравилась эта идея, ведь мы могли бы оставить в покое «голливудский роман» и просто поговорить о моем творческом методе — и поэтому я заикнулся о тебе своей агентше Мег Дэвис.

Но она сказала, что все это должно координироваться с моими издателями, которые в данный момент не хотят выдавать «на-гора» ни мое фото, ни каким-то образом освещать мою личную жизнь. Они хотят, чтобы я оставался тайной, загадкой для зрителей. Пока не вышел роман, я должен быть, по замыслу издателей, в полной тени. Они знают, что любая информация обо мне, приуроченная к выходу книги, поможет умножить продажи. Как только роман появится на прилавках — они тут же снимут черное покрывало с ящика, в котором сейчас сижу я.

Образно говоря.

* * *

Ветер задувает под полы зеленого вельветового пиджака, мороз покусывает шерстяной шарф из России, снега не видно, пронизывающий ветер забирается в брючины, в рукава. Дорожные рабочие доброжелательны и указывают дорогу в сабвэй. Большой проспект. Большие дома. У Бахмана был широкий размах.

Бродвей 555: его бывшая галерея, которой гордился. Размеры которой описывал бесчисленное количество раз. Три пятерки не видно, голова запрокинута, мышцы шеи немеют, «Магазин Женской Одежды Энн Тэйлор» — на вывеске темнеют слова.

Снаружи аккуратная, кураторского вида, опрятная женщина (которая, несмотря на географическую близость с «Энн-Тэйлор», никогда не напялит этих богато-безыскусных, буржуазных одежд) с грязной шваброй нацеливается на стекло: взгляд у нее пристальный — сначала на швабру, потом на меня.

Слева в стене — боковая, маленькая, тоже аккуратная дверь: запрятанный в глубине дома вход на верхние этажи. Небольшой листок на стекле двери: что-то про хэппенинг, что-то, жирно, про спонсирующие организации и аббревиации, а дальше, курсивом, почти непрочитываемые имена, имена, имена, так и не достигшие имманентности имена.

Вваливаясь в объятья «Женской Одежды»: просторное помещенье, лепнина, паркет. Пространство — воздух внутри кажется голубым — полупустое: кое-что уже слетело с черных пластмассовых плечиков, кое-что еще там висит.

Псевдо-пейзанские серьги, божественно невесомые тряпки, ремни. Распродажа. У входа ухоженные продавщицы стоят как манекены, ребром ставят вопрос: «Как вам помочь?» «Мне уже никак не помочь» — мысль в голове. Вторая мысль: «Вопрос — автономный принцип, который может рассматриваться сам по себе». Вслух: «Да я не покупаю, я пока просто гляжу».

Третья мысль: «Ответ знание сужает и ущемляет». Вслух: «Если мне что-нибудь будет нужно, я вас позову». Про себя: «ГДЕ?» В самом конце помещения — «ГДЕ, ПОЧЕМУ?» — пустота. И там стоят настоящие белые манекены в задумчивых (вряд ли заученных) позах. Они обнаженные, они неживые, ничто не спадает с их плеч.