В тот же день 23 ноября, по сообщению «Краткой реляции», Елизавета послала за гренадерами, которые заверили ее в своей готовности. В эти дни преображенцы не дежурили, а потому не стояли в дворцовом карауле. Утром 24-го один из заговорщиков, Петр Сурин, отправился во дворец договариваться с несшими охрану солдатами Семеновского полка. Согласие было достигнуто, и гренадер предупредил солдата Степана Карцева: «…в сию нощь будет во дворец государыня цесаревна», — о чем сам Карцев сообщил в 1742 году при приеме в Лейб-компанию440.

Последним толчком к перевороту стало поступившее в гвардейские полки как раз 24 ноября повеление принца Антона быть «к походу во всякой готовности»: гвардии предстояло поздней осенью отправляться из столицы на финскую границу441. Этот приказ едва ли был вызван какими-либо опасениями по поводу заговора — отправить на фронт две тысячи гвардейцев Анне рекомендовал сам главнокомандующий, фельдмаршал П. П. Ласси, и она его доклад одобрила: «Быть по сему»442. Незадолго до этого кабинет-министр М. Г. Головкин также подал Анне Леопольдовне представление о необходимости начать активные военные действия в Финляндии (благо тамошние болота замерзли) и предлагал отправить экспедиционный корпус на Фридрихсгам, чтобы «в тишине» подойти к шведской крепости и взять ее лихим штурмом.

Двадцать четвертого ноября переворот «созрел». Но цесаревна не сразу отправилась в гренадерскую казарму. Сначала, присягнув Елизавете в ее дворце, туда пошли главные инициаторы предприятия во главе с Грюнштейном — солдат необходимо было подготовить к приезду главных действующих лиц. Затем Лесток с помощью своих агентов во дворце удостоверился в том, что правительница ни о чем не подозревает, и встретился с французским дворянином из свиты Шетарди, от которого получил (как засвидетельствовали оказавшийся в том же доме придворный ювелир Позье и сам Шетарди) две тысячи рублей для раздачи солдатам. Французский дипломат не слишком щедро финансировал цесаревну; прусский посол Мардефельд сообщил в Берлин, что Елизавете пришлось заложить свои драгоценности443. После десяти часов вечера Лесток покинул дом купца, и следующие два часа были посвящены приближенными Елизаветы последним приготовлениям к перевороту. Вероятно, тогда и был составлен «памятный реестр» для ареста сторонников Анны Леопольдовны, о котором упоминает «Краткая реляция».

Ни военные, ни гражданские власти в столице 24-го числа ни о чем не подозревали. Принц Антон подписывал очередные доклады Военной коллегии. В Тайной канцелярии допрашивали ложно объявивших за собой «слово и дело» солдат Вятского и Нижегородского полков. Двор Анны Леопольдовны веселился на последнем в это царствование балу, устроенном в честь именин статс-дамы, жены кабинет-министра Екатерины Ивановны Головкиной. Шетарди в очередной депеше в Париж обещал выяснить, не является ли «партия» Елизаветы «порождением фантазии».

«Назначенцы» Анны — командиры гвардейских полков — не проявили активности ни в ее пользу, ни в пользу Елизаветы. Начавшееся следствие не смогло установить никакого «шпионства» и «разведывания» со стороны семеновского майора Никиты Соковнина, генерал-адъютанта принца Антона полковника Федора Воейкова; статский советник и обер-секретарь Сената Авраам Сверчков, близкий к М. Г. Головкину, категорически утверждал, что не имел отношения к планам министра по изменению порядка престолонаследия.

Между тем, прибыв вместе с М. И. Воронцовым и Лестоком в казармы, Елизавета застала там уже подготовленных к ее появлению солдат. Любимица гвардии знала, как с ними говорить. «Знаете ли, ребята, кто я? И чья дочь?» — воспроизводит ее первые слова проповедь новгородского архиепископа Амвросия, произнесенная в дворцовой церкви 18 декабря 1741 года. Затем принцесса обратилась к гвардейцам за помощью: «…Моего живота ищут!»

Верных присяге оказалось немного; за Елизавету выступили большинство унтер-офицеров (В. Храповицкий, Н. Скворцов, П. Щербачев, И. Блохин, В. Вадбольский, М. Ивинский, Ф. Хлуденев, Е. Ласунский, С. Шерстов, Ф. Васков, И. Козлов, Г. Куломзин), которых, по иронии судьбы, отобрал в образцовую роту сам принц Антон444. Опытные служаки — у большинства гвардейский стаж составлял более десяти лет — сумели быстро организовать гренадеров, арестовали единственного дежурного офицера подпоручика Берхмана. Были взяты под стражу также гвардейцы, которым принц Антон поручил надзор за самой Елизаветой; в феврале 1742 года П. Хахин, А. Ходолеев и А. Мошков указывали на свои заслуги во время переворота: «…брали сержанта Обиручева»445.

После принесения новой присяги рота выступила в поход. По дороге к Зимнему дворцу (по Манштейну — после его занятия) от колонны отделялись отряды для ареста Левенвольде, Миниха, Головкина, Менгдена, Остермана и близких к ним лиц, в том числе генералов Стрешневых, Петра Грамотина — директора канцелярии принца Антона, Преображенского майора Ивана Альбрехта.

Семеновский караул Зимнего дворца не оказал сопротивления. По данным Бюшинга и Шетарди, офицеры, не спешившие выказать преданность Елизавете, тут же были арестованы. Однако стоявшего в ту ночь на посту П. В. Чаадаева (деда знаменитого «басманного философа») цесаревна отправила с известием о перевороте в Москву, а через год сделала премьер-майором и членом суда по делу Лопухиных; так что, по всей вероятности, он не противодействовал перевороту.

Гренадеры под руководством Лестока и Воронцова отправились в дворцовые покои и арестовали ничего не подозревавших «немцев» вместе с императором. Автор примечаний на записки Манштейна и Я. П. Шаховской называли в числе участников переворота Шуваловых, Разумовских и В. Ф. Салтыкова; но в чем именно состояло их участие, не вполне понятно446. Основную часть операции по захвату престола гвардейцы проделали быстро, умело и вполне самостоятельно; для Шетарди, как и для прусского посла Мардефельда, переворот стал неожиданностью.

Накануне вечером подполковник гвардии принц Гессен-Гомбургский отказался примкнуть к заговорщикам. О его отказе сообщал брауншвейгский принц Людвиг. Согласно семейным преданиям, Елизавета прибыла к гвардейцам со своей подругой, женой принца, урожденной княжной Трубецкой. Сама А. И. Гессен-Гомбургская в письме признавала: «Во время самой революции мой возлюбленный принц придерживался чисто пассивной роли»447.

Высшие военные командиры — генерал-фельдмаршал Петр Ласси и гвардейский подполковник Людвиг Гессен-Гомбург-ский, — вызванные уже после описанных событий, распорядились стянуть к дворцу части гарнизона и гвардейские полки, в то время как спешно созванные вельможи (А. П. Бестужев-Рюмин, А. М. Черкасский, А. Б. Куракин, Н. Ф. Головин, Н. Ю. Трубецкой) приносили Елизавете поздравления и сочиняли манифест о ее вступлении на престол.

Вслед за ними к Елизавете в ее прежний дворец, где уже сидели под арестом брауншвейгское семейство и его «партизанты», устремились прочие чиновники; в их числе был Яков Петрович Шаховской, незадолго до того сумевший войти в доверие к М. Г. Головкину и считавший себя «от всяких злоключений быть безопасным». Как и год назад, после свержения Бирона, вчерашний «любимец» вынужден был ночью спешить во дворец «сквозь множество лиц с учтивым молчанием продираясь, и не столько ласковых, сколько грубых слов слыша».