Шарлемань, отяжелевший с годами, кроме того, при падении находился в полном боевом вооружении. Впоследствии он стал прихрамывать на одну ногу.

В то время это не казалось дурным предзнаменованием. Отец и сын Каролинги встретились и стали лагерем на Везере, и их разведчики не заметили никаких признаков присутствия норманнов. Шарлемань спокойно ожидал в своем шатре, время от времени охотясь в лесу. Там они узнали о том, что Годфрид убит и корабли данов отплыли домой в Скандию, где новый король просил мира с Шарлеманем. Удостоверившись в правдивости этих вестей, он сам отправился домой.

Вблизи Венеции, от чумы или какой другой болезни, умер Пипин, правитель Италии. Временами совершенно неуправляемый, из трех сыновей он был самым сильным и стойким.

Прибыв в Ахен, Шарлемань сразу же вызвал к себе Адальгарда, которому безоговорочно доверял:

– Ты отправишься в Ломбардию, ты построишь гробницу моего сына в базилике в Медиолануме (Милане), потому что он правил той землей. В базилике Святого Петра ты объявишь о том, что его юный сын Бернард является королем лангобардов и всех тех, кто был подданным его отца.

Адальгарду предстояло еще многое сделать. В Павии ожидал Спатарий из Константинополя, искавший Пипина. Посла необходимо встретить и с почетом препроводить в Ахен к Шарлеманю. «Потому что он – звено мира между двумя империями. И если венецианские дожи встанут камнем на пути этого мира, то пусть Спатарий знает, что камень уберут, а Венецией будет править всемилостивейший владыка Константинополя. Пусть он знает, что мир будет установлен».

Границы христианского мира должны быть неприкосновенны, невзирая на чуму, смерть и приграничных язычников. Поэтому Эгберт отправился за море, чтобы править Англией, а молодая Венеция осталась свободной и избежала тех бед и несчастий, которые обрушивались на империю Шарлеманя. Из Кордовы ожидали послов с известиями о мире.

Дородный хромой человек трудился в Ахене и был полон решимости привести свои дела в порядок. Тем самым в эти несколько месяцев он влиял на все происходящее во внешнем мире.

С окончанием эпидемии чумы смерть нанесла самые страшные удары. В Сен-Жилле умерла праведница – его сестра Гизела; в Прюме смерть унесла первенца Шарлеманя, Пипина Горбуна, когда-то воображавшего, что он мог бы восседать на троне.

Напоследок писцы записали в анналах: «Карл, старший сын великого императора, умер на второй день декабря во время вечерни; император всю зиму провел в Аквусе (Эксе)».

– Он был надеждой империи! – кричали паладины, оплакивая смерть командующего императорскими армиями и при этом, возможно, самих себя.

Шарлеманя глубоко охватило чувство потери. Он ставил перед Карлом самые трудные задачи, и тот с честью оправдывал свое имя. Возможно, он обращался со своим сыном слишком сурово, когда тот был мальчиком; Карл не был женат; в юности он обручился с дочерью короля Мерсии, как и Ротруда была помолвлена с юным императором Константинополя. Даже Гизела – Шарлемань с трудом вспомнил об этом – когда-то была помолвлена с кем-то по лангобардской королевской линии. Он не позволил совершиться этим бракам. А что, если бы они покинули его, чтобы сесть на престолы в дальних странах? Он не мог себе этого даже представить.

Теперь его семья изменилась. Во дворце оставалась только маленькая проказница Ротгейда вместе с внуками и внучками и детьми тех женщин, что принадлежали ему после Лютгарды, женщин, которые наслаждались отдыхом в занавешенных покоях и совершенно не интересовались вечерней. Они восторгались своими новыми одеяниями из дамасского шелка; иногда они пытались болтать по-латыни, чтобы доставить удовольствие Шарлеманю. В его присутствии они уделяли ему большое внимание, но он теперь редко их видел, потому что по ночам они выскальзывали из дворца и искали себе мужчин в другом месте.

Ротгейда не любила петь даже для Шарлеманя. Зато, когда играла музыка, она всегда танцевала, придерживая подол юбки и порхая, как мотылек, в отблесках пламени свечи и очага.

На рассвете и с наступлением темноты Шарлемань, накинув поношенную мантию и сунув ноги в домашние туфли, покидал свою спальню и шел в одиночестве к колоннаде, где его ждали монахи, чтобы проводить к часовне. Там он молился, наблюдая за понижением и повышением голосов поющих монахов.

В первый раз, когда он ощутил слабость после ухода Карла и остальных, Шарлемань подумал, что он мог бы отдохнуть. Он мог бы покинуть этот мир и удалиться в обитель Святого Арнульфа или в монашескую келью, о которой мечтал Алкуин, рядом с храбрым святым Мартином. Многие из его предков так поступали.

Он рассеянно думал об этом даже тогда, когда был жив Карл. Он садился на лошадь, и его слабое сердце продолжало трудиться… и его сердце разгоняло кровь по жилам – Алкуин читал ему эти выдержки из Плиния. Семья нуждалась в защитнике, в человеке, который мог бы поддерживать остальных. Карл был бы таким оплотом в семье. И сами люди, ленивый народ с праздными мозгами, должны были иметь такую опору, иначе они снова впадут в безнадежное невежество.

Как они называли Людовика, его единственного живого сына? Людовик Тихий, Людовик Благочестивый. Благопристойный, впечатлительный и неумелый, Людовик мог бы найти свое призвание в церкви.

Поток плохих вестей не прекращался. Далеко на Востоке византийский император Нисефор был убит, а его войско разгромлено болгарским ханом. На равнинах Франкского государства были замечены паруса норманнов. От церкви Святого Петра пришли свежие вести, предупреждающие о сарацинских флотилиях, нападающих на острова. То были не испанские пираты, а флотилии с берегов мусульманской Африки. Что случится, если мавры и африканцы объединятся и вторгнутся на берега христиан? Ни одна армия, как бы сильна и преданна она ни была, не смогла бы передвигаться по суше так, чтобы не отставать от быстроходных кораблей.

В Риме Лев III планировал укрепить свое побережье, но он не мог обнести его стеной, словно это центр города… А Шарлемань никогда не формировал сильную и мощную армию; ежегодно, кроме двух лет, летом он уговорами и силой набирал рекрутов и вел их в бой под звук трубы с развевающимися знаменами.

Нет, маловероятно, что он мог предвидеть мировые события. С королем данов был заключен мир, но эти вояки больше думали о своей выгоде, чем о том, чтобы сдержать обещание, данное Шарлеманю. Нынешние армии не могли защитить христианское побережье, если только король франков не найдет какой-нибудь другой выход.

Зимой Шарлемань работал как обычно, принимая просителей в передних покоях – где теперь никто из женщин не резвился, надевая башмаки и натягивая обмотки. По ночам он бродил по покоям дворца, осматривал сокровищницу, кладовую и библиотеку, внимательно примечая, какими богатствами он владеет.

«Он хотел дать наследство своим дочерям, – рассказывает Эйнгард, – и детям своих наложниц… в случае его смерти или ухода в монастырь».

Эту ревизию и инвентаризацию имущества Эркамбальд описал в высокопарном стиле: «Во имя Господа нашего, Отца, Сына и Святого Духа. Это опись и раздел имущества, продиктованные самым прославленным и самым благочестивым повелителем, Карлом, императором Августом, в год 811-й от Рождества Христова, на 43-м году своего царствования во Франции и на 37-м году царствования в Италии, в 11-й год империи. Это четвертая публичная декларация, которая заставила его решиться, с Божьего благословения, произвести учет своих сокровищ и денег, имеющихся у него на сегодняшний день».