— Кстати, вы слыхали, что Аксель Берг буквально вчера исчез? — спросил я, взглянув ей в глаза.

На ее лице промелькнуло беспокойство.

— Нет, не слыхала, а должна была?

Я пожал плечами.

— Учитывая, сколько вы ему раз названивали с разных номеров, — полагаю, что должны были.

— Не понимаю, о чем ты.

— Видите ли, тетушка Маргарет, однажды Аксель так спешил, что обронил телефон. Я подобрал, и тут как раз позвонили вы. В общем, я должен поблагодарить вас за то, что узнал, кто же убил Томаса и кто подставил меня.

Она попыталась было протестовать, но я достал из кармана диктофон, нажал на кнопку и сделал голос Акселя громче.

— Да, я… я знаю. Послушай, Реджи, я знаю, что очень виноват перед тобой, но так получилось не по моему желанию. Твоя тетка, эта проклятая сука, изначально планировала подставить тебя, но я об этом не знал! Она заливала мне, как все будут счастливы, если Томаса не станет, особенно ты… Мне и в страшном сне не могло присниться, что она подставит тебя!

Я выключил диктофон.

— Будете еще отпираться, тетя Маргарет?

У нее начали раздуваться крылья носа, в воздухе завибрировали скрытые силы.

— Даже не думайте, вы всего лишь третий уровень. Это я отправил Акселя в больницу после того, как выбил из него признание, так что у вас шансов нет и подавно. К тому же, случись со мной что, эта запись попадет и дяде Вольфару на стол, и в полицию.

— Запись легко подделать, это не доказательство!

— Конечно. Только вот Аксель Берг почему-то удрал. Да, это тоже не доказательство, так, может, мне пойти и прямо сейчас дать послушать дяде Вольфару? Думаю, лично ему этого хватит.

— Чего ты хочешь? — сдавленным голосом спросила тетя Маргарет.

— В первую очередь я хочу, чтобы вы знали: я не был конкурентом Мине в наследовании Дома. Я и сейчас не собираюсь становиться его главой, хотя, как вам совершенно верно сообщили, могу стать им в любой момент. Я хочу, чтобы вы знали, что вы совершенно напрасно подставили малыша Реджи, того безобидного паренька, который боготворил бы вас за избавление от Томаса и никогда не перешел бы вам дороги. Я хочу, чтобы вы знали: он был добрым, он простил бы вас даже за то, что вы с ним сделали. Но он умер, а тот, кто стоит перед вами сейчас, — совсем другой человек. И я вас не прощаю.

— Тебе нужны деньги?! Сколько?!!

— Нет, не нужны. Не желаю показаться грубым, но я хочу, чтобы вас не стало. Я хочу, чтобы вы умерли. Вы зашли очень далеко ради своих дочерей, убив пасынка и подставив племянника — так идите же до конца, принесите наивысшую жертву. Умрите ради своих дочерей. И тогда эту запись больше никто не увидит, а Мина унаследует Дом Рэммов, потому что мне он не нужен. В противном случае вы все равно умрете, только с позором. Может, под топором палача, может, в пустыне, а может, и дядя Вольфар свои руки лично приложит. А Мина и Лина мало того что не унаследуют Дом, они еще и круглыми сиротами станут, потому что дядя Вольфар не сможет простить того, что из-за них он лишился сына. Их ждет приют для сирот благородного происхождения и клеймо прокаженных на всю сломанную жизнь.

Она попыталась что-то сказать, но только пару раз открыла и закрыла рот, не в силах подобрать слова.

— Не надо ничего говорить, тетя Маргарет. Я даю вам тридцать минут, чтобы добровольно уйти из жизни и спасти своих дочерей и свое доброе имя. В противном случае дядя Вольфар услышит запись уже через полчаса, и тогда пускай господь смилуется над Миной и Линой, потому что они, в отличие от вас, ничем не заслужили того, что их ожидает.

Я повернулся и ушел в дом. Мне предстоит еще полчаса улыбаться моим двоюродным сестрам, у которых я намерен отнять мать.

Что будет, если тетя Маргарет не умрет? Меня в этом случае ожидает тяжелый выбор. Я могу промолчать, потому что, не поддавшись на мою угрозу, она вернет мяч на мою сторону, и теперь уже мне придется решать, оставить все как есть и плюнуть на справедливость или обречь Мину и Лину на сиротскую участь, а дядю Вольфара — на окончательное одиночество, ведь он останется вообще без семьи. Или, может быть, все получится не так ужасно, и он со своими дочерями останется одной семьей, но я для близняшек в любом случае стану человеком, отнявшим у них мать.

А может, все выйдет наоборот: дядя Вольфар отречется от них, и тогда я должен буду как-то позаботиться о своих осиротевших двоюродных сестрах. Как-то — на самом деле сильно сказано, потому что «как-то» подразумевает множественность вариантов, а у меня он будет только один, через сделку с пфальцграфом. И тогда, по справедливости, я должен буду пойти на эту жертву…

Ах, сколько рассуждений, а толку? Я не могу спрогнозировать дальнейшие события, потому что за свои восемь десятков прошлой жизни научился убивать свиней, медведей, обезвреживать вооруженных грабителей туфлями, а тонким знатоком человеческой психики не стал.

Через двадцать минут вернулись, накатавшись на Каспере, близняшки, и мы снова принялись за чай, я, отчаянно воюя со своим лицом, норовящим скорчить печальную мину, рассказывал смешной случай из университетской практики, когда вбежала горничная с мокрыми от слез глазами и трясущимся подбородком.

Госпожа Маргарет Рэмм решила принять ванну и по неосторожности уронила в воду фен.

* * *

Целитель наш, точнее, целитель Дома Рэммов, которого я с десяти лет считал «нашим», ничего не смог поделать: случившееся обнаружилось слишком поздно. Поэтому следующие два дня я провел с дядей Вольфаром и близняшками, поддерживая и утешая их словами, а себя мысленно. Я по меньшей мере десять раз пожалел о содеянном и, нахлебавшись вдоволь чужого горя, преисполнился глубочайшей ненависти к самому себе. Увы, такова природа злодеяний: злодеяние порождает возмездие, и это возмездие часто несет боль и горе совершенно невиновным. Одно-единственное преступление — подстава Реджинальда — повлекло за собой две смерти и немерено горя. Правосудие свершилось, но какой ценой?

На третий день я вернулся с похорон домой, но успел только дойти до своих комнат, как начал трезвонить домашний телефон.

— Ну и кого там нелегкая принесла? — проворчал я в трубку.

— Реджинальд, — послышался голос деда, — тут такое дело… Пришли двое, один из ИСБ, второй из полиции, и у них для тебя есть новости…

— Я с похорон вернулся, между прочим. Это действительно так важно?

— Очень. И напрямую относится к похоронам твоей тетушки в том числе. Мы ждем тебя в кабинете.

Я вошел в кабинет деда, и двое добермановской наружности джентльменов поднялись с кресел, приветствуя меня. Не то чтоб они впрямь походили на собак, но вот было что-то такое в их глазах и облике от охотничьих или охранных псов. Или, может, мне просто показалось.

— Я вас слушаю, господа, — устало кивнул я, садясь за стол напротив них и слева от деда Александра.