– Ты в Чечне еще не был? – спросил омоновца Гуров, опрокидывая ногой приподнявшегося было оперативника.

– Никак нет! – Омоновец заворожено смотрел на вороненый ствол “вальтера”.

– Значит, стрелять в городе не научился. Помоги начальникам, а я на секунду отъеду.

Гуров сел в свои “Жигули”, которые тут же затерялись в потоке машин.

У них радиосвязь, меня к мэрии не подпустят, рассуждал Гуров, сворачивая с Цветного на Петровский бульвар. Тут же ожила внутренняя линия.

– Разыскиваемые “Жигули” двигаются по Петровскому бульвару в сторону Пушкинской площади.

Гуров выключил переговорник, свернул направо в переулок, выкатился к желтому, некогда родному дому, известному на всю Россию как Петровка, 38. Он припарковался в гуще машин, пошел вдоль, разглядывая водителей в надежде увидеть знакомое лицо. Но прошло слишком много времени с того момента, как сыщик покинул альма-матер: за рулем сидели сплошь молодые ребята.

Наглость – второе счастье, вспомнил Гуров присказку известного рецидивиста, открывая дверцу милицейского “Мерседеса”. Падая на заднее сиденье, он протянул удостоверение к самому лицу опешившего водителя.

– Главк! Полковник Гуров. Быстро к зданию мэрии!

– Товарищ полковник, хозяина жду!

– Ты обернешься прежде, чем твой хозяин почистит ботинки! Двигай, парень, ты ждешь начищенные ботинки, а у меня особо опасный уходит.

Водитель включил всю иллюминацию, выехал со стоянки, рванул к Садовому, нарушая все, что удавалось нарушить.

* * *

А у мэрии народ уже толпился вовсю, еще не создавая единой непроходимой массы, так как трибуна пустовала, приветствовать, клеймить, просто глазеть было не на кого.

Крячко стоял с оперативниками неподалеку от ограды “Белого дома”, наблюдая за происходящим. На легком ветру трепыхались довольно жалкие плакатики с крикливыми прыгающими буквами. Содержание их было различно, часто прямо противоположно, пересказывать долго и бессмысленно. Крячко отметил, что по сравнению с недавним прошлым при всем различии лозунгов существует и определенное единство. Отсутствуют слова: “Да здравствует!”, “Слава!”, “Приветствуем!”, “Единство!”, “Счастье!” Вместо них можно было прочитать: “Позор!”, “Долой!”, “Убийцы!”, “Смерть!”

И все это вместе, рядом, держат плакаты одинаковые люди, хотя Крячко, как опытный опер, разделил митингующих на группы.

Пьяные, плохо одетые мужики, едва державшиеся на ногах женщины неопределенного возраста – эти пришли сюда из ближайших кварталов просто поглазеть, выпить с “дружком”, которого минуту назад не знали вовсе.

Особую жалость вызывали две группы противоположного пола. Женщины, которые и в комитетах никаких не состояли, объединенные материнским горем, требовали вернуть сыновей. Мужчины, ветераны войны, почти никто из них не приколол боевых наград на верхнюю одежонку, но их легко было определить по седине, морщинам и потерянности. Были среди них и сильно поддавшие, которые невнятно что-то кричали, разевая беззубые рты. Другие, трезвые, одетые поприличнее, отличались молчаливой сосредоточенностью и походили на состарившихся детей, которые силятся вникнуть в происходящее, но ничего не понимают.

Стоявшая поодаль, ближе к своим иномаркам молодежь, покурив и перебросившись с окружающими несколькими словами, не задерживаясь, покидала площадь. Они выделялись не только молодостью и одеждой, но и ростом. Новое поколение обогнало отцов и матерей по всем статьям. Ребят не интересует, кто кого и с какой целью, у них свои заботы.

– Вот перевернется власть, возьмут вас каленым железом за больное место, враз политиками станете, – сказал кто-то из оперативников, глядя на молодежь.

– Рассказывают, что во время войны героями становились люди, совсем не боевые в обычной жизни.

– Где же Гуров?

– Я же предупреждал, что Леву тормознут, – сказал старший из оперов. – В ихнем главке не одни мудаки служат, имеются такие головастики – позавидуешь.

– Гуров сейчас прибудет. – Крячко взглянул на Часы.

– Лева отличный опер, но живой человек, – возразил ветеран. – Так что, Станислав, хватай вожжи и правь.

Вдалеке завыла сирена, звук налетел, сверкнул лакированным боком “Мерседес”, остановился, из роскошной машины вышел Гуров, надел шляпу и направился к друзьям-коллегам.

–Ты, старина, с Гуровым десяток лет назад работал, а я с ним ежедневно сплю в обнимку, – торжествующе произнес Крячко.

– Здорово, парни! – сказал Гуров и снял шляпу, – Я вырядился, потому как стоять собираюсь среди иностранных корреспондентов, – и приколол на лацкан пальто карточку “Пресса”.

* * *

Александр Турин шел по бесконечным коридорам Останкинского телецентра, постоянно раскланивался с коллегами, просто знакомыми и абсолютно не знакомыми людьми, – такова участь телезвезды. Стоит не ответить на чье-то приветствие, начинаются обиды, обвинения в зазнайстве, иная злобная трепотня. Любой человек имеет право на плохое настроение, элементарную рассеянность, популярный телеведущий такого права лишен. Поэтому Турин был собран и внимателен, словно шел не полутемными коридорами, а находился перед камерой. Однако вынырнувшего из-за угла зава редакцией Турин не заметил, и начальник схватил его за рукав.

– Саня, привет! Как здоровьице? – Зав смотрел цепко, испытующе. – Кто-то из великих актеров сказал, что уважительной причиной неявки на спектакль может служить только смерть.

– Я не помню автора, но убежден, что великий не употреблял слова “явка”. Извини, я жив, можешь записать мне прогул.

– Черт с тобой! Учти, мы готовим для тебя материал – сенсацию! – Зав сложил пальцы в щепоть, поднес к губам и чмокнул.

– Признателен, надеюсь увидеть пленку не за час до эфира.

– Снимали не мы, пленку привезут с минуты на минуту. Да, старина, что бог ни делает, все к лучшему. Помнишь, ты собирался делать передачу о каком-то менте? Фамилия вылетела из головы. Ты ругался, что мент от съемок отказался. Было? Так вот, мне передали, что тот мент обосрался по самые уши. Если о нем чего снято, то тащи ко мне, велено передать наверх.

– У меня о сотрудниках милиции никаких материалов нет. А если бы и были? – Турин развел руками. – Что я могу тебе передать, если у тебя из головы фамилия вылетела?

Турин кивнул и пошел дальше, за спиной тихо выругались, затем крикнули:

– Гуров! Его фамилия – Гуров!

Турин не ожидал услышать фамилию полковника, будучи убежден, что раз материал сенсационный и пленки еще нет, то дело касается Чечни. Услышав фамилию сыщика, журналист неожиданно вспомнил слова Высоцкого:

“...Идет охота на волков... Идет охота!”

Ясно, встретиться с полковником в открытой схватке они слабаки. Расстрелять с вертолета – смелости хватит.

* * *