— Ну, ну, друзья мои, успокойтесь! — уговаривал солдат молодой паша. — Ваш бунт оскорбляет величие султана.

— Вот и хорошо! — с издевкой крикнул кто-то из толпы. — А то что-то многовато величия для такого человека!

И прежде чем кто-то успел понять, что происходит, старого визиря уже стащили с коня и бросили на землю, прямо в пыль, под ноги лошадей. Тюрбан его слетел с головы и покатился вслед за ним, сопровождаемый свирепым улюлюканьем солдат и комьями грязи, которые кинул кто-то из толпы.

Но голос старого паши перекрыл вой черни.

— Если это ваша месть за какие-то неведомые мне преступления, — хрипло крикнул он, — умоляю, возьмите мою жизнь и довольствуйтесь этим. Пощадите других! Я уже стар и с радостью пожертвую ею ради счастья и спокойствия нашей страны!

В ответ снова раздался свист. Визиря сшибли с ног и, страдающего не столько от боли, сколько от унижения, поволокли по земле. Теперь гнев и ярость, охватившие солдат, словно океанские валы в шторм, прокатывались по рядам и начинали понемногу захлестывать толпу. Вот-вот произойдет взрыв, и тогда все это неминуемо вырвется наружу. Из толпы полетели камни, и в рядах солдат глаз мой заметил угрожающий блеск стали — какая-то горячая голова обнажила ятаган. И в эту минуту появился мой господин.

Направив в сторону беснующейся толпы солдат свою пику, Соколли-паша одним небрежным движением заставил их расступиться. Словно океанские волны, с недовольным ворчанием солдаты раздвинулись, позволив ему добраться до первых рядов колонны. Я вдруг заметил, как один из них, самый буйный, получив сильный толчок древком, с угрожающим видом повернулся к моему господину. Мне показалось, он намеревается стащить его с седла, как незадачливого Ферхада-пашу, но волновался я напрасно. Злодей не успел сделать и шага, как другой, резкий удар, прямо в лицо, заставил его остановиться. Глаза чуть не вылезли у меня на лоб, когда я убедился, что копье тут ни при чем. Небольшой, но, видимо, туго набитый мешочек с деньгами с силой ударил грубияна прямо в лицо и шмякнулся ему под ноги. Серебро с мелодичным звоном раскатилось по земле. На мгновение все оцепенели. Эффект был такой же, как если бы на пылающий костер выплеснули ведро холодной воды.

Вслед за первым мешочком в толпу полетели другие, столь же увесистые. Соколли-паша, вынимая из притороченной к луке седла сумки, небрежным и ловким движением швырял их один за другим. Солдаты с ревом бросились на землю, пригоршнями собирая блестящие монеты, и даже кому-то из толпы, самым отчаянным, удалось ухватить немного. Хотя горожане оказались в невыгодном положении: ни у кого из них не было оружия. Жеребец Соколли-паши встал на дыбы, потом поскакал вперед, одним скачком взлетев на груду рассыпанного сена, и двинулся вперед, словно бы и не заметив этого препятствия. Повозку отшвырнули в сторону, словно перышко, тщетно пытаясь обнаружить под ней ненароком откатившуюся монетку. Не прошло и нескольких минут, как повозка бесследно исчезла. А вслед за ней и солома, которую, если я не ошибаюсь, толпа растащила едва ли не по соломинке. Миг — и высоченная копна сена, перегородившая дорогу, растаяла как по мановению волшебной палочки. Мне даже показалось, что исчезла она едва ли не быстрее, чем появилась.

— Соколли-паша! Да здравствует Соколли-паша! — ревела толпа. Я не сразу заметил даже, что кричу вместе со всеми.

Я все еще продолжал выкрикивать имя моего господина, когда вдруг краем глаза заметил очень знакомые носилки, которые вынесли из дверей дома кузины моей госпожи. Мне были очень хорошо известны эти двери — они вели в гарем. Догадаться, чьи это носилки, было несложно: возле дверцы паланкина, придерживая тяжелые полы халата, семенила гигантская фигура, которую я слишком хорошо знал. Это был Газанфер, евнух Сафии.

А во дворце паши в честь возвращения хозяина был уже заколот жирный телец, и столы ломились под тяжестью тех блюд, которые он особенно любил. Одетая в свои лучшие одежды Эсмилькан чуть ли не с самого рассвета сидела у окна и ждала его появления. Увы, ждала она напрасно, и горы изысканных яств остыли и подернулись ледяной пленкой задолго до того, как кто-то прикоснулся к ним.

Бесконечно долго тянулись долгие часы ожидания. Не выдержав, я отправил в Сераль мальчика со строгим наказом узнать, в чем же причина такой задержки. Очень скоро мальчишка вернулся с ответом.

— Янычары подняли мятеж.

— Но это же было еще утром! — возмутился я. — Господин щедро заплатил им, и они успокоились.

— Они снова устроили бунт, — стоял на своем мальчишка. — И добрались аж до двора дворца самого султана! А потом заперли ворота, и теперь Селим не может попасть в свой собственный дворец. Пришлось ему убраться восвояси несолоно хлебавши! Селим выехал за городские ворота и остался ночевать в одном из своих загородных домов. Одному Аллаху ведомо, что теперь с нами будет!

— Что же будет с гаремом? — простонала Эсмилькан, ломая в отчаянии руки. — Как ты думаешь, Абдулла, неужели янычары осмелятся ворваться в гарем?! О, как я теперь жалею, что Сафия не осталась в Магнезии!

«Да ты сама не догадываешься, что все мы очень скоро об этом еще пожалеем!» — тяжело вздохнув, подумал я, но предпочел промолчать.

— Это еще не самое страшное, госпожа. Мой господин, Великий визирь Соколли-паша, тоже остался с ними, за запертыми воротами. Они взяли его в заложники.

Эсмилькан так и просидела до самого рассвета в своих лучших одеждах. Она то открывала глаза, то вновь проваливалась в тяжелую дремоту, решительно отказываясь лечь в постель, и все это время гадала, кто же она теперь — сирота? Вдова? Или и то и другое вместе? Или (Аллах милосерден!) ни то, ни другое? И я ждал и надеялся вместе с ней.

Миновал день… Миновала ночь. И еще один день, и еще одна ночь, а моя госпожа все ждала. До нас дошли слухи, что во время беспорядков на улицах города было убито по меньшей мере десять человек, но все эти смерти были лишь еще одним подтверждением того, что происходит нечто серьезное. Так нарывы во рту свидетельствуют о том, что началось общее заражение всего тела. Сына нашего привратника с проклятием вытолкали из одной лавки, куда он был послан за провизией, а в другой вообще избили до крови, поскольку все хорошо знали, что он служит у Соколли-паши. И вот, когда мы совсем извелись от долгого ожидания, со стороны крепости послышался грохот пушечных залпов, но эти залпы возвещали об одержанной победе. Так мы узнали, что мятеж наконец подавлен. Венецианский флот был вынужден убраться назад, в Средиземное море, а Селим в итоге был провозглашен правителем Блистательной Порты.

— Но какой ценой! Аллах свидетель, какой ценой! — печально качал головой мой господин. Получив свободу, он, наконец, благополучно вернулся домой. Мы сидели в гостиной, и он рассказывал мне о том, что произошло, время от времени прерываясь и тяжко вздыхая.

— И какова же была цена, мой господин? — отважился спросить я.

— Эх, они таки добились своего, разрушили империю. Разрушили великую Империю! И даже сами еще не поняли этого. Но что им за дело? Все, что им нужно, устроить собственные дела!