Выходит, широкие планы Языкова, налаживающего связь с Матвеевым и Нарышкиными, еще при жизни Федора Алексеевича вызвали осторожные контрмеры со стороны Милославских и Голицына. Софья с ее родней — Милославскими — проиграли в деле с Салтыковой и не торопились ввязываться в новые столкновения.

Строго говоря, у них имелось преимущество «на старте». Царевич Иван был старше царевича Петра. Иван Алексеевич страдал слепотой, косноязычием и, возможно, слабоумием. Но все эти хвори не помешали ему пережить старшего брата Федора на 14 лет. А жене Ивана Алексеевича они не помешали произвести на свет трех здоровых девочек. Одна из них через много лет станет российской императрицей. Надо полагать, не столь уж плохо выглядел Иван Алексеевич, чтобы сбрасывать его со счетов престолонаследия. И, формально, именно ему полагалось стать преемником Федора Алексеевича. А значит, Милославским, Софье и Голицыну оставалось только ждать. Если их противники пожелают возвести на престол Петра, им придется первыми сделать ход, агрессивно нарушая традицию царского преемства. В подобной ситуации на стороне Милославских окажутся закон и обычай.

Но ни одна из этих «партий» не предвидела страшного обострения, при котором начнется их борьба за власть. И ни одна из них не знала о грядущем появлении новой силы — мощной, буйной, неукротимой — на арене большой политики.

* * *

Государь Федор Алексеевич, бедный отрок, мало отведавший радостей семейной жизни, духом стремившийся к высоте, но удрученный болезнями сверх меры, скончался 27 апреля 1682 года — вскоре после того, как тусклое солнце московской весны перевалило зенит…

По всей видимости, причиной смерти стало давнее его нездоровье. Скорее всего, царь отошел мирно — не убит открытой силой и не погублен тайным злодейством. В худшем случае, можно предполагать дурное влияние бунтовских настроений в Москве на государево душевное спокойствие, а значит, и на здоровье.

Незадолго до смерти царь послал за патриархом Иоакимом. Подчиняясь повелению Федора Алексеевича, тот облачился «в святительскую одежду» и принес в царскую палату Ризу Господню. Патриарх, быть может, утолял последнюю надежду монарха: не спасет ли его от кончины столь великая святыня? Или же просто дал царю в последние минуты его жизни прикоснуться к одежде Христа. Ведь в самом скором времени Федору Алексеевичу предстояло явиться на суд к ее Хозяину…

Когда самодержец, «оставя земное царство, переселился в вечный покой», ударил большой благовестный колокол.

* * *

Смерть царя вызвала ужасающий династический кризис и сопровождалась великим мятежом. Эти события наложились в глазах современников на тихую кончину государя, исказив ее до неузнаваемости. В самом скором времени появились чудовищные слухи о насильственном уходе Федора Алексеевича из жизни. Отчасти к ним приложила руку его чрезвычайно деятельная сестра — Софья Алексеевна. Доверять подобного рода сплетням нет оснований.

Незадолго до смерти Федора Алексеевича заволновались столичные стрельцы. Хворый царь физически не мог уследить за всеми важными делами. И, как это нередко бывает, рядом с человеком, устремленным к масштабному реформированию, угнездилось немало пошлых корыстолюбцев. Их упущения по службе, а горше того, стремление присваивать себе жалованье подчиненных привели к печальным последствиям.

Из сообщений датского посла известны следующие обстоятельства: «Началось это их дело[244], как нетрудно проследить, еще при жизни покойного государя [Федора Алексеевича], да еще имеются точные сведения, заставляющие думать: а не было ли оно [восстание] основной и главной причиной его смерти? Приблизительно за два дня до его кончины один стрелец был бит кнутом из-за того, что он в воскресенье, будучи послан на какую-то стройку (которую их царские величества хотели как можно скорее завершить), работал там слишком медленно. Кроме того, был также посажен один офицер, который ими командовал, а с ним и еще несколько стрельцов. Но их товарищи не только избежали наказания, но и начали громко кричать, что служба их стала невыносимой, ибо их принуждают даже воскресенья лишать святости[245] и что нужно найти способ от этого избавиться. Призывы эти, какими громогласными поначалу они ни были, потом удалось подавить… Однако всеобщее сочувствие этому делу оказалось настолько фатальным для покойного царя, что он уже на следующий день стоял на пороге смерти»[246].

Итак, царя, и без того находящегося в полуживом состоянии, дурные известия привели в расстройство. А оно, в свою очередь, окончательно лишило его сил для борьбы с болезнью.

Другой датчанин 19 мая 1682 года докладывал из Москвы о тех же событиях, но несколько подробнее и с иными акцентами. По его словам, кровавая трагедия Стрелецкого бунта «…произошла в большой мере из-за недовольства стрельцов, так как они очень часто должны были выполнять для знати тяжелую работу (причем не освобождались от нее в выходные и праздничные дни), в частности должны были работать на своих полковников, принуждаемые к этому с неимоверной жестокостью; в особенности жаловались стрельцы полковника С. Грибоедова. Они на прошедшей Святой неделе были вынуждены добывать за городом камень, известь и другие материалы для строительства его нового дома и привозить на его двор, вследствие чего стрельцы, возмущенные этим положением, а также и сокращением своего жалованья (из которого полковник всегда что-нибудь отнимал), передали 25 апреля его царскому величеству Федору Алексеевичу жалобу (при этом он еще был жив, но уже очень слаб), для чего они избрали из своей компании нужное лицо, чтобы подать эту жалобу в Стрелецкий приказ, которая была вручена думному дьяку П.П. Языкову, управлявшему приказом вместе с Ю.А. Долгоруким. Передавая жалобу, он сказал князю, что с ней приходил пьяный стрелец и при вручении ее произносил много нецензурных слов о Долгоруком и других, а тот ответил думному, что пьяного стрельца утром необходимо привести к съезжей избе и высечь кнутом для примера другим… На другой день стрелец, отдавший жалобу в приказ, пришел и спросил думного, что последует в ответ на все их просьбы, а тот ответил ему, что по его царского величества указу его накажут за этот бунт и высекут кнутом перед съезжей избой для примера другим, и дал распоряжение осуществить это дьяку Стрелецкого приказа. И стрелец, взятый под охрану двумя судебными служителями и палачом, как только сорвали с него платье и дьяк зачитал приговор, закричал своим товарищам, другим стрельцам: "Братья, я с вами всеми одобрял эту жалобу и требовал ее подачи, почему же вы допускаете, что я буду так оскорблен?!" В ответ на это некоторые из пришедших стрельцов бросились на палача и двух служителей, избили жестоко их ногами и выручили таким образом своего собрата. Дьяк (который из страха не слезал с лошади) при виде этого ретировался так быстро, как мог, и сообщил думному о случившемся…»[247].