— Кровь из вен требуют наши уста! — вопили самые горластые.

— На! — подпевала другая половина кухни.

— Кровь из вен требуют наши глаза!

— На!

И слаженный удар тесаков по мясным окорокам. При этом даже те, кто месил тесто или кашеварил у кастрюль, долбили по своим столам, не обращая внимания, что там у них. В сторону летело всё — кровь, овощи, кипяток, мука…

— В нашей кухне, на наших столах, и стекает со стен! Кро-овь из вен, пускай кровь из вен!

Мы так и замерли, рассматривая гоблинский ад.

— Ядрён батон, — только и смог выговорить Бобр.

Биби спряталась за нас, а Фонза стояла, уперев руки в боки, и высматривала Кента. Сделать это было не просто — всё застилали пар, дым, да и просто царила неразбериха среди десятков кухонных работников.

Бедные студенты, назначенные сюда на практику, носились среди гоблинов, нередко получая пинка. Правда, коротышки часто не дотягивались, и некоторые просто шлёпали: кто скалкой, а кто и ладонью. Судя по каменным лицам практикантов, здесь это было нормой.

Боря непроизвольно потёр пятую точку:

— На хрен эту ремесленную профу, лучше от боссов по морде получать, — он тут же покосился на меня и подмигнул, — А на тёмной ботанике такая же хрень будет твориться?

Раздались громогласные крики, в зал из бокового входа влетел ошалевший гоблин, держа над головой свиток:

— Меню от Гномилы новое, на!

— Какое, нах, меню, на?!

На крюках над столами висели листочки, как в лучших ресторанах, только там было натыканы такие кипы бумаги, что у меня закралось подозрение — эти заказы никто не читает.

— Дай сюда, на!

Гоблин в высоком грязном колпаке схватил листок, прошёл к камину в стене и швырнул его туда.

— Вот так, нах!

— Нам хана, на! — крикнул кто-то.

— Пусть жрут, на, что приготовим! — и слаженный удар тесаков по свиным ножкам.

В этом кухонном аду я попытался высмотреть Кента. Ага, вот он: бедный персик носился между рядами столов, приподняв кастрюлю над головами гоблинов. Вот он задел зелёного коротышку по темечку, плеснул на того жидкости из кастрюли, и тот разразился ругательствами.

— Персик, тебе хана! Пятьсот тысяч опыта, на!

Он размахивал огромным ножом, едва не задевая бедного Кента, и тот, приподняв кастрюлю, пытался и не пролить, и увернуться от неосторожного задиры.

Тут же подскочили, как на горячее, ещё гоблины, стали тыкать поварёшками, скалками и перекрикивать друг друга:

— Миллион, на!

— Триллион!

— Четырельён!

— Семиллион, на!

— Я уже сказал миллион!

— Уши прочисть, на!

Два гоблина схватились, сражаясь за «миллион» и «семиллион», а Кент бочком перебежал в другой ряд, и пошёл к столам, где разделывалось мясо.

Там на него наорал другой гоблин, а потом стал закидывать в эту кастрюлю куски мяса.

— Шашлык, на! Неси к мангалу, на!

И Кент, подняв потяжелевшую кастрюлю, понёс её к стене с печами. В одном из больших каминов там был сооружён гриль, а рядом в сварочной маске ждал гоблин с длинным ухватом.

— Кент! — крикнул я, пытаясь перекричать общий гомон.

Тот всё-таки услышал. Обернулся, кивнул, и потом, отдав кастрюлю недовольному гоблину, пошёл к нам.

* * *

— Ну, слушаю, — сказал он, когда мы вышли из кухни через другой выход, едва не получив по пути от гоблинов.

Бобру всё же прилетело скалкой по пятой точке, и тот теперь недовольно тёр ушибленное место и оглядывался на кухню. Вслед нам ещё прилетели крики про «один миллион золотых штрафа» и «вечное рабство».

— Слышь, чувак, а они это серьёзно про штрафы? — сначала спросил Бобр.

Кент отмахнулся:

— Ой, ладно, они и считать-то не умеют. Гномозека иногда сам приходит, чтобы разнос устроить за бардак на кухне.

— И что гоблины?

Кент усмехнулся:

— Да посылают, что… А эта чего с вами? — он посмотрел на Женю.

— А что, Кешка, какие-то проблемы? — Фонза нахмурилась.

— Так, никаких дел не будет, — Кент поднял руки, — Алхимию могу дать, раз обещал.

Я поджал губы, бегая взглядом между Фонзой и Кентом. Блин, этого я не учёл, у персиков ведь свои отношения.

Женя со вздохом подняла руки:

— Ладно, я могила. Про ваши дела никому.

— Опа-опа! Клянёшься опытом группы? — хитро прищурился Кент.

— Да ты сдурел, Кешка! — та округлила глаза.

Выяснилось, что в стенах Батона есть такая вещь. Касаешься склянки, произносишь клятву, и если ты её нарушишь, то отдашь опыт всей группы. Неважно, сколько там, и даже разрешение лидера не требуется.

Теоретически, так поклясться мог любой мой тиммейт.

Но тут была и другая сторона медали. Если тот, кто принял клятву, вынудит обманом её нарушить, он сам потеряет опыт группы. Система видит всё… по крайней мере, в стенах академии.

— Ладно, — неожиданно твёрдо сказала Фонза, — Я давно за тобой наблюдаю, Кешка. Я согласна.

И она коснулась бутылька:

— Клянусь опытом группы, вас не выдам.

Кент на миг опешил, растерянно глядя на неё, а потом прикоснулся к своей склянке:

— Клятву принимаю.

Пустые бутыльки на миг осветились и потухли. Стены Баттонскилла засвидетельствовали соглашение игроков.

— А Тотем… или эта твоя Ракита, они узнают об этом? — я показал на их бутыльки.

Персики оба отрицательно покачали головами:

— Не-а.

Кент добавил:

— Только когда опыт исчезнет…

— А он перейдёт другой группе?

— Ага, прям, — усмехнулась Фонза, — Если бы. Уходит Батону, куда ж ещё.

— Ладно, Кент, — я поднял руки, — Мне не только алхимия нужна. Куда лут сдавать, чтоб подороже?

Игрок прищурился.

— Опа-опа! А что, есть что-то ценное? Открыл сундук?

Я переглянулся со своими, и Бобр с Биби усиленно затрясли головами: нет, типа, ничего ценного. Про три золотых точно никто говорить не хотел.

Усмехнувшись, я протянул Кенту карту:

— Да вот, типа этого.

Тот пробежался глазами:

— Чистый, — и посмотрел на Фонзу, — Увидела что?

— Уровня не хватает.

— Кент, кому лут сдавать? — я вернул его к разговору, забирая карту, — Гоблинам?