Это необычайно своеобразный и удивительный язык. Хотя он похож на древние языки Западного края, но впитал много слов из диалектов уйгурского языка. Люди относятся ко мне очень хорошо. Они приглашают меня поочередно в свои дома на обед. В ответ я начал учиться у них способам рыбной ловли и стал вместе с ними ловить с лодки, даже прыгал вместе с мужчинами в реку и купался.

За короткие десять дней я почти приспособился к их образу жизни. У этих людей жизнь спокойная, ничто им не досаждает: здесь нет политических движений, нет денег, нет корысти — сердца людей так же чисты, как речная вода в пустыне.

Майя жила одна, примерно в ста метрах от моей мазанки. Ежедневно мы гуляли вместе, иногда даже по краю пустыни. Ей хотелось, чтобы я рассказывал обо всех делах в мире, и я говорил с ней обо всем, что знал. Кое-что ее изумляло, другое оставляло равнодушной. Она относилась ко мне очень хорошо, иногда по вечерам, когда бывало холодно, приносила мне коврик из овечьей шерсти, а по утрам ежедневно спрашивала, хорошо ли я спал. Я был ей очень благодарен, но меня мучило тайное беспокойство, потому что стоило мне увидеть эту пару чудных глаз, как я начинал бояться потери рассудка.

У входа в дом Майи валялась керамическая посуда с великолепным орнаментом. Только с орнаментом, хотя встречались и изображения людей. Большая часть керамики была битой, можно было только догадываться, какие это великолепные произведения искусства. Я спросил у нее, откуда это, но она не захотела мне ответить. Я обнаружил, что форма и орнамент этой керамики чрезвычайно схожи с теми, что мы нашли в древнем Лоулане. На вид просто никакой разницы. Полагаю, что этим сосудам очень много лет.

На некоторых изделиях я обнаружил надписи китайскими иероглифами и письменностью кхароштхи; сверху было написано имя изготовителя, но без даты. Наличие надписи на кхароштхи, я думаю, показывает, что это керамика из Лоуланя. Здешние места были изолированы от людского мира, и некому было привезти сюда посуду извне. Может быть, поблизости имеются древние руины?

Сегодня днем я один вышел на окраину оазиса, прошелся по южной стороне и наткнулся в пустыне на слабо выраженную, едва намеченную дорогу. Я пошел по этой, так сказать, дороге, которая отличалась от окружающей пустыни лишь тем, что была чуточку ровнее. Я набрался храбрости и решил проверить, та ли это дорога, по которой приходит и уходит караван, и пошел вперед. Не знаю, много ли я прошел, но, когда оглянулся назад, не увидел оазиса и даже немного оробел. Когда же решил возвращаться обратно, впереди открылась горная долина, перед которой на земле валялось несколько черепков, а значит, впереди должно было быть жилье или руины.

Поэтому я углубился в горную долину с лысыми и белесыми склонами, своим видом раздражавшими глаза. Я шел все дальше вглубь, и склоны становились все круче. Я почувствовал холод. Вдруг в поле моего зрения оказались могилы, но я с первого взгляда определил, что это новые захоронения. Чем дальше я заходил, тем старше были могилы, некоторые захоронения даже довольно древние. Я все время натыкался на черепки керамики. Оказывается, керамика в мазанке Майи происходит отсюда.

Я дошел до самого конца горной долины. В самой середине ее возвышался громадный земляной холм. На вид восьми-девяти метров высотой, длина и ширина одинаковы, примерно двадцать метров. Холм был желтого цвета, что резко выделяло его на фоне белого грунта долины и горных склонов.

Я приблизился и рукой ощупал землю. Она была совершенно непохожа на окружающие грунт и скалы, но земляные пласты были твердыми, явно утрамбованными. Холм был рукотворным. Я отступил, чтобы рассмотреть его издали. Противоположные стороны его основания были параллельны друг другу, так что на вид он напоминал миниатюрную пирамиду. Это заставило меня вспомнить, что в Китае принято именовать пирамидами гробницы правителей средневекового тангутского царства Сися.

Возможно, это был древний курган. Задрав голову, я с уважением осматривал его, чувствуя себя рядом с ним маленьким и ничтожным. Да и можно ли сравнивать мою коротенькую жизнь с его многотысячелетней историей? То, что я собственными глазами увидел его, уже следует почитать за счастье. Я решил уйти отсюда и возвратиться. Шел очень долго, но так и не дошел до устья долины. Я запаниковал, но потом догадался, что в этой долине расходятся несколько дорог, и, возвращаясь, я пошел не по той.

Я терзался, пытаясь вспомнить, по какой именно дороге я сюда пришел, но здесь все вокруг было белым без конца и края; все дороги выглядели совершенно одинаково, и различить их было совершенно невозможно. Я крутился и вертелся, не в силах определить направление, и в конце концов оказался на том же месте, вернувшись к высокому кургану. Это означало, что я полдня провертелся на одном и том же месте. Я снова заблудился. На этот раз мне некого было винить, все ошибки наделал сам. И вот вечернее солнце постепенно стало садиться за горы, темная ночь быстро сошла в горную долину, все вокруг исчезло в бескрайней тьме, причем стремительно. Не успел я опомниться, как попал в ночное царство.

Отчаяние снова охватило меня. Первоначально у меня еще был шанс уйти отсюда с верблюжьим караваном и возвратиться к моей супруге Фэнь, но теперь оставалось только истлеть здесь в груду белых костей. Усевшись перед курганом, я смотрел на небо, не зная, выживу ли.

Меня пробирал холодный ночной ветер, меня знобило, я дрожал. Я знал, что ночью в диком поле, в пустыне спать ни в коем случае нельзя, это смерти подобно. Не знаю, сколько я просидел, но в конце концов все-таки заснул, и мне приснился сон.

Мне приснилось, что из могилы выходит человек с лицом, закрытым шелковой повязкой, и этот человек плотно охватывает руками мою шею, так что я дышать не могу, пытаюсь громко закричать. Но тут пробудился. Я открыл глаза и при слабом свете звезд увидел очень высокую тень. Далеко не сразу я опомнился и сообразил, что это верблюд, мой верблюд, а на верблюде едет человек.

— Вставай скорее!

Оказалось, что это Майя.

С трудом я встал и подошел к ее ногам.

— Залезай наверх! — Она протянула мне руки.

В голове моей была пустота, тело тряслось в ознобе, я весь промерз на холодном ветру пустыни, а потому немедля протянул руки и ухватился за нее. Я поразился, что такая молодая женщина так сильна. Одной рукой я ухватился за нее, другой оперся о круп верблюда и вскарабкался на горб. Я уселся позади нее, между горбами верблюда, в самом узком месте, так, что я и она оказались тесно прижатыми друг к другу, в противном случае один из нас рисковал скатиться вниз с высоты верблюжьей спины. Но даже так мне все время угрожало падение.

Майя вытащила неизвестно откуда взявшийся коврик из овечьей шерсти и сказала:

— Укройся, а то замерзнешь до смерти.

Мне пришлось завернуться в этот коврик, повинуясь ее приказанию.

— Обхвати меня за талию обеими руками, а не то свалишься. Быстрее!

Я уже опомнился и начал приходить в себя, поэтому заколебался, однако противиться ее команде не посмел и крепко обхватил ее за талию. Талия была очень узкой, но крепкой и очень теплой.