Спали все, даже часовые. Кроме тех, что несли службу около поезда матроса. Но с последних и спрос другой. Атаман подобных слабостей не понимал, и найденный спящим вполне мог уснуть другим сном. Вечным.

Никто не видел, как хищные силуэты бесшумно промелькнули привычными, много раз хожеными тропами и с отнюдь не звериными повадками рассредоточились по селу.

Кое-кто так и не успел ничего понять в случившемся. Просто вдруг в тяжелый хмельной сон вторгалось вполне реальное прикосновение острых зубов к беззащитному горлу, затем резкая боль окончательно приводила в чувство. Увы, лишь затем, чтобы навсегда лишить человека чувств и ощущений.

Другим повезло гораздо больше. А может, и меньше, тут с какой стороны посмотреть. С одной стороны, жить им выпало дольше, с другой – конец был более мучительным.

Волчья стая полностью усвоила преподанный ей прошлой ночью жестокий урок. Нападение было внезапным, одновременным, почти не дающим очередным захватчикам шансов организовать подобие обороны.

Лишь на станции сомлевшие часовые успели кое-как прореагировать на появление стремительных силуэтов.

Тут и там громыхнуло несколько выстрелов, а в следующий миг они сменились жуткими криками задираемых насмерть людей.

Выглянувший из вагона подышать воздухом Янкель увидел на перроне клубок из человека и зверя. Пока туго соображавший со сна губастый помощник Горобца пытался осознать картину, клубок распался. Человек остался лежать, а здоровенный волк отскочил и бросился к вагону.

С неожиданной прытью Янкель успел отшатнуться, закрыть вагонную дверь, а в следующий миг с другой стороны на нее обрушилось массивное тело.

Но не это оказалось самым страшным. После первого толчка тот, снаружи, навалился на ручку, и Янкелю пришлось приложить все силы, чтобы как-то удержать ее в прежнем положении.

Сил у противника явно оказалось больше. Ручка отжалась, и дверь медленно стала открываться внутрь вагона.

Напрасно Янкель упирался, пытался задержать ее ход. Щель становилась все больше, самого же Яшку отжимало к стене…

Как бы ни был крепок сон Горобца, посторонние звуки без малейшего промедления вторглись в его сознание.

Федор давно привык спать в любом шуме. Так было в молодости на затянувшихся гулянках, позднее – в кубрике на корабле. Привычка особенно развилась за последние месяцы, когда вокруг кто-то постоянно стрелял, кто-то кричал. Усмирять собственных людей Горобец не хотел, да и не смог бы. Какою властью он над ними ни обладал, всему на свете есть границы. Пусть хлопцы потешатся, да и весь их шум – это шум победителей. Под такой даже спится лучше. Тишина же гнетет, как гнетет окончание гулянки. Гости валяются мордами на столах, веселье закончилось, и только головная боль будет напоминать с утра о бесшабашных минутах.

Но сейчас шум был другой. Горобец мгновенно ощутил в нем опасность, не для кого-то – для себя.

Как и все, спал матрос не раздеваясь. Только скинул на ночь бушлат да укрылся одеялом. Прямо поверх клешей и сапог.

Зато не надо было тратить время на сборы. Федор лишь перекинул через голову ремень деревянной кобуры и рванул наружу.

Смысл увиденного Горобец понял сразу. Не умом, человеческий разум довольно медлителен из-за привычки к тягучим словам, а звериным прозрением.

Он даже понял то, что напавшие оборотни (Федор отчетливо видел их двойственную сущность) – те самые, вчерашним утром рассеявшие Гришкин отряд. И это понимание только усилило до немыслимых пределов мгновенно вспыхнувший гнев.

Чтобы офицерские прихвостни напали на него?!.

О существовании других врагов, кроме офицеров, Горобец как-то не подозревал.

Матрос застыл на вагонной лестнице. Непокрытые волосы торчали во все стороны, под тельником прорисовывались крепкие мышцы, а глаза светились чудовищной, не человеческой и не звериной мощью.

Какой-то оборотень заметил стоящего в открытую человека и попытался достать его в резком прыжке.

Горобец машинально отмахнулся рукой. Она даже не задела оборотня, однако зверь вдруг почувствовал, что его сметает незримой силой.

Это было его последнее ощущение. Тело оборотня пролетело по воздуху едва ли не пол-эшелона, и удар о землю выбил из него и дух, и жизнь…

В следующий миг Горобец зарычал утробным звериным рыком и вскинул руки вверх.

Полыхнуло сильнее сотни молний. Как положено, после молнии ударил гром. Картонным домиком разлетелось здание станции, опрокинулись ближайшие заборы, травинками прижались к земле деревья…

Все, кто был на перроне, исчезли, как будто их и не было. Только мелкие кровяные пятна да крохотные частички праха напоминали об их судьбе. Свои, чужие… Не повезло…

В соседнем вагоне несколько раз громыхнул маузер. Это разбуженный Григорий выглянул в тамбур и накормил свинцом почти протиснувшегося внутрь волка. Прижатый дверью, по-щенячьи скулил Янкель, и эти звуки временами прорывались сквозь звон в ушах.

Потом снаружи опять полыхнула гигантская молния. Удар грома заставил подпрыгнуть весь состав, и в этом грохочущем рыке исчезли и повизгивания, и крики…

Без всякого предупреждения небо на юге в стороне Рябцева озарилось ярчайшей вспышкой. На мгновение стало светло, как днем. Длинные тени вытянулись вдаль, едва ли не до самого горизонта, а затем вновь наступила тьма. Еще более мрачная, чем перед этим, словно луна превратилась в белесое пятно, освещенное, но не освещающее.

Земля под ногами тяжело содрогнулась. Испуганно заржали кони. Из вагонов начали торопливо выскакивать вооруженные люди, крутить головами по сторонам, выискивать, откуда угрожает очередная опасность.

– Что это? – невольно вырвалось у Орловского.

Как и все в бригаде, он признавал безусловный авторитет Аргамакова, и ему невольно казалось, что бывалый полковник заранее знает ответы на все вопросы.

Сразу за словами до офицеров долетел грохот. Если и были слова, они оказались покрыты раскатами.

Да что слова! Кипи сейчас бой, никто бы не услышал ружейной стрельбы. Разве что близкий разрыв снаряда.

– Так… – Вид у полковника был по-прежнему невозмутим. – Чем дальше, тем интереснее.

– Вы что-нибудь понимаете? – с надеждой спросил Георгий.

– Разумеется, нет. Таких гроз не бывает. Я бы сказал, что это похоже на взрыв большого склада боеприпасов, но даже склад не взрывается мгновенно.

Опять полыхнуло на том же месте.

Орловский дождался прихода грома и, едва тот стих, официально обратился к командиру:

– Прошу прощения, Александр Григорьевич, однако вам пора к бригаде.

– Прогоняете? – осведомился Аргамаков.

– Чем бы это ни было, мы справимся сами, – твердо произнес Орловский. – Ваше присутствие ничего не даст.