— Вы телевизор смотрите?

— Нет, не смотрю.

— Танцы на льду, ледовые шоу смотрите?

— Если честно, мне это не очень интересно. Я все-таки профессионал и люблю профессиональные выступления. А это просто шоу. У нас есть международные турниры — Кубок России по фигурному катанию.

— Но популярность «Нувель де Моску» была все же несравненно выше.

— Не забывайте, у нас десять лет никакого спорта вообще не показывали по телевидению. Десять лет! Целое поколение отвыкло от регулярных спортивных телепередач.

— Вы для всего нашего Отечества — живая легенда, Ирина Константиновна. Как ощущали на себе популярность в советское время?

— Стараюсь себя легендой не ощущать — это вредно. На улицу выходила, конечно. Но, понимаете, в жизни мы выглядим несколько по-другому, нежели когда нас видят на соревнованиях. Бывало, что, когда я ехала в метро, люди восклицали: «Не может быть, Вы — Роднина?!» Узнавали. Но вообще у нас был очень скромный народ. Смотрели на меня украдкой, не приставали, не мучили. На соревнованиях — да, выражали свое восхищение, а в жизни: едет человек в метро, ну и пусть едет.

— Была ли в реальности история, когда Вас с Вашим первым партнером вызвал к себе министр обороны Гречко и предложил квартиру в центре Москвы, если вы с Улановым поженитесь?

— Министр обороны Гречко не застал тот период, когда я каталась с Улановым. Его назначили министром, когда я уже каталась с Зайцевым. Так что это полная глупость! Это даже не просто нечистоплотность — писать такие вещи! Это дикость! И кто-то имеет право публиковать эту дикость! Слава богу, в советское время такого точно не было. Профессиональные журналисты должны сто раз перепроверить, прежде чем писать такие вещи. Подавать в суд за такие вещи?! Тратить на это время?! Для меня это, что называется, летать ниже плинтуса! Себя не уважать!

— С 1990 по 2002 год Вы прожили в США. У Вас нет ощущения, что в тяжелое время Вы бросили свой народ, который Вас так боготворил?

— По этому поводу мне в основном говорили, что я погналась за «длинным долларом». А я просто-напросто в этот момент оказалась без работы. На родине для меня работы не нашлось. И когда мне предложили работу в Америке, я поехала туда работать по контракту, а не в эмиграцию. Так что — кто кого бросил-то?

Москва, сентябрь 2009 г.

Главным инструментом и разрушения Советского Союза, и его добивания в 1990-е годы было телевидение. Советская власть недооценила возможности голубого экрана, а ведь еще Ленин писал: «Важнейшим из искусств для нас является кино», — конечно, подразумевая кино как инструмент пропаганды. Не сложно представить, какие бы надежды прозорливый Ильич возложил на телевидение. И как бы его использовал. Явно не так, как Хрущев с Брежневым. Именно в их годы получившее повсеместное распространение телевидение могло стать ненавязчивым идеологическим помощником советской власти. Не стало. Вместо хирургического скальпеля советское телевидение было грубой ножовкой, которой препарировали сознание советского народа.

Нет, конечно, были и во времена СССР замечательные передачи и тележурналисты, но речь-то ведь я веду об идеологических возможностях «ящика». О том, как с его помощью надо было популяризировать советскую власть. Ведь что мы видели? Сводящую скулы от скуки хронику партийных съездов и прочих мероприятий. Товарищи хорошие, но ведь Брежнева, по крайней мере в последние его годы, надо было прятать от народа, а не выпячивать. Старый больной генсек, страдающий дефектами речи, стал на многие годы вперед символом дряхлости самой советской власти. И, как результат, сослужил ей дурную службу. И таких примеров архаичного (мягко выражаясь) отношения Советов к наглядным информационным ресурсам несть числа.

Впрочем, все это помнет и без меня. Тогда к чему я клоню?

Да к тому, что на фоне тотального телебеспросвета, тотальной телескуки советский телезритель вдруг попал в тотальную теледозволенность. Постепенно, конечно, но новаторскими темпами. Сначала Горбачев разрешил «Взгляд»[27], потом к нему подтянулись другие телевизионные адепты перестройки. И понеслось! Редкий теледень отныне обходился без разоблачений порочной советской действительности. Опытные комментаторы, конечно, оговаривались: мол, так надо для перестройки, для ускорения. Критика во благо то бишь. И очень скоро позитивная информация о жизни в стране исчезла практически полностью. Она стала немодной агиткой. Отрыжкой сталинщины. Пропагандистской чушью. Коммунистическим бредом. И в этом отчасти виноват, как я уже говорил, кондовый подход советской власти к телевидению. Даже при полном сочувствии к советскому прошлому сравнивать телевидение тех лет с перестроечным и тем более с телевидением 1990-х годов нет никакой мочи. Тоска, рутина, партийные штампы, идеологические клише, забубенные агитки. А тут: стебающиеся буквально надо всем молодцы, Кашпировский, конкурсы красоты, почти что западная реклама. (Лично у меня глаза на лоб полезли, когда, просматривая в 20-ю годовщину ГКЧП программу «Время» тех дней, увидел на ее заставке с часами рекламу фирмы «Crosna». Получается, отважные мятежники решились вернуть страну в социалистическое прошлое, но убоялись при этом убрать значок какой-то заморской компании с заставки «Времени»? Ну, разве не гримаса эпохи?)

«Лебединое озеро» в дни ГКЧП тоже примета абсурдного времени, какой-то тотальной неповоротливости советской власти. На дворе уже был 1991 год, а эти товарищи жили годах в 1950-х, в эпоху начала трансляций движущихся картинок на расстоянии, когда на любой балет глазели, как на чудо.

Конечно, ни в 1980-е, ни в 1990-е годы отечественное телевидение профессиональным не было. В лучшем случае закупало западные фильмы и крутило их в прайм-тайм, благо народ, словно на чудо, глазел часами на какую-нибудь рабыню Изауру. «Тихий дом», «Пятое колесо» и прочие новообразования телеэфира в большинстве случаев так просто несли откровенную чушь типа «Ленин-гриб» покойного Ку-рехина. Но чушь идеологически выдержанную. То есть антисоциалистическую. Правда, ни о каком развале страны никто впрямую не заикался. Поэтому-то, кстати, и издеваться над ней было можно спокойно. Критика во благо, мать ее перемать!

Я абсолютно уверен, что если на спорт американцам, заключавшим в начале 1990-х с Ельциным новый «Канцлер-акт»[28], было по большому счету наплевать, то свободу и независимость телевидения на постсоветском пространстве они оговорили в первых же пунктах секретного договора. Ибо после распада Советского Союза телеящик стал просто творить беспредел. Долбил самого Ельцина, если он осмеливался делать не то, чего от него ждал дядя Сэм. Линчевал коммунистов по делу и между делом, захлебывался в комплиментах к Западу к месту и просто так. Презирал «совок» в словах, мимике и жестах. А также стал пичкать ошалевшего зрителя компроматом на «слуг народа» и рекламой водки и табака. (Главный рекламный пропагандист этих традиционных утех русского народа Вячеслав Грымов в главе «Срам интеллигенции» еще и похвастается, что его реклама водки «Белый орел» была выполнена в лучших традициях отечественной классики. Ни дать ни взять — полный абсурд!) Помню, всю новогоднюю ночь с 1992 на 1993 год изводила нас по всем без исключения каналам какая-то особо гадкая реклама чего-то японского. Не помню чего именно, но помню, что деться от нее было некуда. Раз за разом, с интервалом минут в 5 от силы, один и тот же визгливый голос требовал купить то ли соковыжималку, то ли компьютер. «Голубой огонек» он просто стер из сознания.