— Ты хочешь уважения, на которое имеешь право, — сказал он. — Оно тебе необходимо.

Джиллиан села. Этот разговор вызывал у нее беспокойство.

— Не думай. — И поцеловала его. — Можешь еще?

— У меня громадные возможности, — ответил Артур. — Целая жизнь.

— Я хочу еще.

На сей раз ей было гораздо лучше. Ощущение мощно пронизывало ее всю при каждом его движении. Она стонала, вскрикивала, и наконец ее поглотила чудесная волна блаженства. Серийный оргазм, достойный измерения по шкале Рихтера. На пике его она затряслась, будто гнездо на вершине дерева. Без дыхания, без ощущения времени, не желая позволять ему прекращаться, и позволила только потому, что иначе бы потеряла сознание.

Потом Джиллиан пошла в маленький туалет. Отголоски удовольствия вызывали в ногах такую дрожь, что Джиллиан боялась упасть. «Он такой простой человек», — подумала она, оглядываясь вокруг. Шикарная машина и туалет, как в снимаемой квартире. Раковина стояла на никелированных ножках. Давным-давно кто-то надел чехол с оборочками на бачок унитаза и приладил обитую плюшем крышку на сиденье. Джиллиан села на нее, снова вспоминая то удовольствие. На сей раз, покончив с воспоминаниями, она заплакала. Она была потрясена чувством, которое бушевало внутри, и рвущейся из горла фразой.

Джиллиан завыла. Прижала обе ладони ко рту, но остановиться не могла. Вскоре Артур услышал ее, несколько раз постучался в дверь и в конце концов вошел без разрешения. Все еще голая, она сидела, подняв на него взгляд.

— Я неимоверно хотела этого, — сказала ему, как говорила себе, Джиллиан.

Она сама не представляла, чего именно «этого», но только не животной страсти. Утешения от минутного удовольствия в некоем отвратительном мире? Уважения, как сказал Артур? Или просто сближения, любовного сближения? Неистовство этого безымянного желания, скрытого, словно археологическое сокровище, ошеломляло ее. О, как она этого хотела!

Она сидела, плача обо всем в мире, повторяя снова и снова, что неимоверно хотела этого. Артур опустился на колени на холодный кафель и обнял ее, приговаривая: «Ты уже получила это, получила».

— О Господи! — Едва медные дверцы лифта сошлись, соединив резной лиственный узор и оставив по ту сторону Артура Рейвена, Мюриэл положила ладонь на грудь Ларри и прижалась узким плечом к его руке. — Когда ты догадался?

— Раньше Артура. — Ларри сочувственно покачал головой. Артур по-прежнему вызывал у него симпатию, особенно теперь, после того, как они дали ему пинка в зад. Наверху, в коридоре конторы Стернов, где воздух между ними троими был хрупким, как стекло, Артур выглядел так, словно вот-вот потеряет сознание. Словно под тяжестью портфеля упадет на пол. — Бедняга так побледнел и раскис, я даже подумал, не вызвать ли «скорую». Куда он теперь?

— Может быть, в Редьярд, ввести в курс своего клиента, или в окружную больницу с той же целью к Эрно, если тот еще жив. Я слышала, ему стало хуже.

Ларри отпустил саркастическое замечание по поводу здоровья Эрно, потом спросил, зачем он вообще понадобился, неужели у Артура не было иной линии защиты в суде? Мюриэл пожала плечами. Сейчас ее, видимо, гораздо больше интересовало, как Старчек догадался, что Луизе угрожал Ромми.

— Я все время задавался вопросом: что на уме у этой женщины? — сказал Ларри. — Женевьева добрая душа. Обычно у людей лучше средних существуют благородные причины, чтобы скрывать правду. Я понял ее так: она считает, что Луиза мертва, тут уж ничего не поделаешь, значит, нужно сделать все возможное для ее дочерей. А это означает сокрытие правды не только потому, что «Транснэшнл» может лишить их пенсии, но и чтобы сберечь доброе имя Луизы. Если сказать, что ей угрожал Ромми, то нужно объяснить почему. Теперь об этих билетах узнает весь мир, в том числе и дочери Луизы Ремарди.

Они вышли из лифта в вестибюль, там было светлее. Мюриэл загорела, глаза ее сияли. Ларри видел, что они светятся победой. В счастливые минуты, с легкой душой Мюриэл бывала самой привлекательной на свете женщиной. И теперь она была счастлива, особенно с ним.

— Ларри, ты молодчина.

Она лучезарно улыбнулась ему, обнажив маленькую щель между передними зубами. Это заявление тронуло его, что вызвало сильную досаду. Может, если бы они с Мюриэл поженились десять лет назад, то теперь грызлись бы, как половина супружеских пар. Но ему хотелось всегда недосягаемого, и после Атланты он постепенно смирялся с тем, что никогда не сможет выбросить Мюриэл из сердца.

Мысли Ларри о Мюриэл неизменно связывались с представлением о судьбе. Она твердо верила, что существует некий План, в котором ей уготована роль. В ее обществе он всегда находился под властью этого убеждения. С утратой Мюриэл ощутимее всего была утрата веры, что его ждут великие дела.

Дождь лил как из ведра, но Мюриэл все-таки удалось остановить такси. Ларри оставил свои вещи у нее в кабинете и сел в машину рядом с ней. По пути она спросила его, кому из журналистов сообщить о произошедшем. У нее до сих пор находилось время для теленовостей. Позвонила по сотовому телефону Стенли Розенбергу на пятый канал. Потом Дубинскому в «Трибюн»:

— Стюарт? Сегодня у меня есть заголовок для завтрашнего материала: «Свидетельница: Гэндолф сказал, что убьет одну из жертв бойни Четвертого июля».

Ларри чувствовал себя менее оживленным. Возможно, близость Мюриэл сказывалась на его настроении. Но во время допроса Женевьевы он отбросил много вопросов, которые теперь не давали ему покоя. Прежде всего нужно было быть ослом, чтобы не выйти на кравшую билеты кассиршу. Потом он вспомнил, что сбило его с толку.

— Знаешь, — сказал он Мюриэл, как только та закончила разговор с Дубинским, — я просматривал свои записи разговора с Эрно в октябре девяносто первого года раз, наверное, сто. Двести. И когда я спросил его, откуда деньги у Луизы, он поднял тему краденых билетов и сказал, что у них несколько лет не было никаких проблем.

— Может, он не знал о ее делах. То, что Женевьева услышала от Шланга — «я видел Фараона и убью ее», — Эрно мог понять так, будто Луиза завязывает.

— С Ромми? Кроме того, зачем Эрно было устраивать Луизе обыск, если он не знал о билетах?

Мюриэл на радостях не хотелось об этом думать, но Ларри упорствовал.

— Да, и вот еще что. В своих записях я обнаружил — Эрно сказал мне, что нам следует вызвать Женевьеву на заседание большого следственного жюри.

— Полагая, что она даст показания против Ромми?

— Видимо. Но почему так уклончиво? Почему не сказать напрямик: Женевьева может подтвердить, что Шланг угрожал Луизе, — вместо того чтобы разыгрывать дурачка?

Когда они вылезли из такси, дождь лил вовсю. Мюриэл накрыла голову портфелем; из-под каблуков летели мелкие брызги, когда она взбегала по гранитным ступеням прокуратуры округа Киндл. Здание построили сто лет назад из красного кирпича в том же стиле, что и мрачные фабричные постройки той эпохи. Даже в хорошую погоду свет внутри него был желтоватым. Мюриэл была в этом здании царственной особой. Охранники у металлодетекторов почтительно приветствовали ее. Пока она шла через вестибюль, к ней на каждом шагу кто-то обращался. Двое следователей, которые допрашивали девятилетнего в связи с убийством ребенка, бросились за ней, прося разрешения заключить сделку. Она не разрешила и перешла к более приятным задачам, называя по меньшей мере дюжину людей по имени. Она была естественной в такого рода агитации за свою кандидатуру. Казалось, что ей в самом деле интересно, как чувствует себя бабушка после вправления вывиха головки бедра или как успевает третьеклассник в новой школе. Только те, кто хорошо знал ее, могли видеть, что тут одностороннее движение, что она почти ничего не рассказывает о себе.