Гаспар сбросил карты и окликнул меня:

– Жан-Пьер! Ты спрашивал о полукровке, похоже, я знаю, кто тебе нужен!

Я на миг не понял, о чем речь, потом хлопнул себя по лбу.

– Ах да! Полукровка!

Мы отошли к окну, и Гаспар рассказал о том, что удалось узнать:

– Полной гарантии дать не могу, но есть в Маленькой Каталонии семейство Миро, один из них привез из Нового Света жену. Его сын Рамон раньше служил в Ньютон-Маркте. Думаю, других таких там нет.

– Как найти этого Рамона? – заинтересовался я.

Гаспар сунул мне обрывок газетного листа с написанным сбоку адресом.

– У него мастерская на Слесарке. После увольнения занимался частным сыском, потом подался в наемники. Еще, поговаривают, как-то связан с торговлей оружием. Опасный человек, но слово держит.

– Почему он ушел со службы?

– Какая-то темная история. Подробностей никто не знает.

Темная история? А не связана ли она с пожаром в «Готлиб Бакхарт»?

– Не знаешь, когда именно он подался на вольные хлеба? – спросил я, убирая клочок газетного листа с адресом в бумажник.

– Три года назад.

Я прищурился.

– Уверен?

– Так говорят.

– Отлично, с меня выпивка! – расплылся я в улыбке, хлопнул Гаспара по плечу и вернулся в кабинет Софи.

Слова Матадора меня изрядно озадачили. Получается, Рамон Миро уволился за год до посещения им в полицейской форме лечебницы для душевнобольных! Какая-то ошибка? Или, став частным детективом, ушлый полукровка продолжал выдавать себя за полицейского?

Возможно, что и так…

6

Морис Тома приехал в клуб, когда на улице уже начало смеркаться. Я стоял у окна и проследил, как буфетчик выбрался из коляски, расплатился с извозчиком и поднялся на крыльцо.

– Он здесь, – сообщил я Софи.

Кузина обхватила себя руками и поежилась.

– Ты уверен, что у нас нет другого выхода?

– Предлагай! – только и хмыкнул я, не дождался ответа и встал за дверь. А когда та распахнулась и через порог шагнул Морис Тома, врезал ему кастетом по затылку. Буфетчик без единого вскрика распластался на ковре; слетевший с его плешивой головы парик упал рядом с креслом.

Софи обошла стол и с сомнением посмотрела на обмякшее тело.

– Ты не перестарался?

Я опустился на одно колено, приложил пальцы к шее буфетчика и очень быстро уловил размеренное биение пульса.

– Живой.

– Этого мало! Он должен говорить!

Управление развлекательным заведением не для слабаков, это жесткий и даже жестокий бизнес, а Софи варилась в адском котле не один год. Если она сейчас о чем-то и сожалела, так лишь о необходимости срочно подыскивать нового буфетчика.

Я втащил Мориса в кресло и заранее нарезанными кусками веревки принялся приматывать его лодыжки к ножкам, а руки – к подлокотникам. Не забыл и о кляпе, поэтому когда буфетчик очнулся, он только и мог, что крутить головой да таращить глаза.

– Так и будем смотреть на него? – проявила нетерпение Софи. – С кляпом во рту он ничего нам не расскажет!

– Знаешь, кузина, что случится, если вытащить кляп? – вздохнул я. – Он заорет, и мне придется его ударить. Наверное, даже несколько раз. Когда до него наконец дойдет, что никто не прибежит на помощь, он начнет врать. Ничего не знаю, ничего не делал, ваши обвинения абсурдны, госпожа Робер. Запросто потеряем на эту канитель минут сорок или даже час.

– И что ты предлагаешь?

– Как что? Проще всего сразу перейти к пыткам.

Софи поморщилась.

– И перепачкать кровью ковер и обивку кресла?

Я потряс коробком спичек и улыбнулся.

– Не будет никакой крови!

Дальше я действовал без всякой спешки. Уложил в камин дрова, снизу сунул смятый газетный лист, сверху плеснул керосина. Мог бы обойтись и без него, но уж больно обеспокоенно завертел носом плешивый буфетчик, уловив знакомый запах. Его полные щеки побелели, а потом раскраснелись еще пуще прежнего.

Морис отчаянно забился на кресле. Тщетно! Узлы были затянуты на совесть.

С тихим шуршанием вспыхнул химический огонек спички. Я поднес его к газете, и сразу загорелся керосин, а там занялись и дрова. Загудело пламя, дым потянуло в трубу.

Я взял чугунную кочергу и встал перед буфетчиком.

– Мы все знаем, Морис. Почти все. Вопрос лишь в том, действовал ты сам по себе или тебя кто-то подговорил. Когда выдерну кляп, ты должен будешь назвать имя. Или сказать, что это была твоя собственная идея. Если услышу что-то вроде: «Я не понимаю, о чем вы говорите» или «Вы с ума сошли», – сразу прижгу ухо. Или ткну в глаз. Не знаю. Все зависит от того, насколько сильно ты меня разозлишь.

Морис Тома изо всех сил пытался выплюнуть засунутый в рот кляп, по лицу его текли крупные капли пота. Не сумев избавиться от кляпа, он умоляюще уставился на Софи. Хозяйка клуба и не подумала отвести взгляд и глянула в ответ с холодной брезгливостью.

– Как думаешь, Жан-Пьер, он созрел? – спросила она.

– Едва ли он проникся серьезностью ситуации, – вздохнул я, отошел к камину и сунул кочергу в огонь.

Буфетчик замотал головой, но мы не обратили на его гримасы никакого внимания. Проще подождать пять минут, пока раскалится кочерга, чем терять время на выслушивание бессмысленных оправданий. Лишь бы его сердечный приступ не хватил…

Я оценивающе посмотрел на Мориса и покачал головой. Нет, буфетчик вылеплен из другого теста, этот станет цепляться за жизнь до последнего.

– Жан-Пьер! – поторопила меня Софи.

– Уже иду, – отозвался я, вынул из камина кочергу, и ее раскаленный конец засветился в полумраке помещения зловещим оранжевым сиянием.

Морис забился в кресле, а потом вжался в спинку, пытаясь как можно дальше отодвинуться от раскаленного докрасна металла. Я поднес кочергу к лицу буфетчика и улыбнулся.

– Он не сделает этого – так ты себя успокаиваешь? Напрасно. Знаешь, почему Софи никогда не упоминала о том, что у нее есть кузен? Да просто я – паршивая овца в семье. В «Готлиб Бакхарт» меня научили самоконтролю, но не уверен, насколько его хватит… в сложившейся ситуации. Пробуждение в одной кровати с зарезанной девицей любого из колеи выбьет. Просто не знаю даже, что сделаю, если начнешь юлить. Точнее – с чего начну прижигать…

Морис судорожно сглотнул. Его расширенные от ужаса глаза ни на миг не отрывались от поднесенной к лицу кочерги.

– И запомни: если придется выбивать ответы силой, живым из этой комнаты тебе уже не выйти, – объявила Софи. – Ты понял?