В пылу борьбы против «банды Ельцина» мы не замечали, что никакой «демократией» и никаким «европейским выбором» ее реальные практики и не пахнут. Даже сам этот дискурс был ей необходим лишь до тех пор, пока она шла к власти и ломала мешавшее ей советское наследие. Но когда она получила все (или почти все), что хотела, когда она почувствовала себя полным хозяином страны, ей оказались потребны иные лозунги. Вот тут-то и пригодилось евразийство!

Многие мои былые соратники по 1890-м до сих пор не понимают, что дьявол может играть двумя руками, и искренне ведутся на смену риторики властителей РФ. Но еще раз повторяю, 15–20 лет назад «евразийский соблазн» для русского патриота был если и не оправдан, то естествен. Тем более его пропагандировали такие авторитеты, как В.В. Кожинов!

Ну и, конечно, молодость… Недаром и Трубецкой в цитировавшихся выше письмах связывал свое интеллектуальное легкомыслие с возрастом (хотя молодость его в «евразийскую» пору была весьма относительной – от тридцати до сорока). Нам с Константиновым было по 22–23 года, когда мы впервые прочитали евразийские тексты, которые прекрасно срезонировали с нашим патриотическим негодованием на антинациональную деятельность «дерьмократов». В этих текстах была страсть, был боевой задор, было обещание великого будущего великой стране, которая гибла буквально на наших глазах. Нам было не до холодного анализа, к которому молодая кровь не располагает…

И.А. Ильин, ненавидевший евразийство всеми фибрами души, писал, что «для увлечения евразийством нужны два условия: склонность к умственным вывертам и крайне незначительный уровень образованности, уровень рабфака и комсомола»[693]. Сказано слишком зло и резко, но если отбросить полемический запал, то, по сути, очень верно. Можно лишь смиренно оговориться, что «склонность к умственным вывертам» и «незначительный уровень образованности» – недостатки, простительные для молодых людей и, главное, преодолимые. Но что сказать о тех, кто сохранил юношескую невинность до седых волос? И особенно о тех, кто делает вид, что ее сохранил, цинично обслуживая своим дурно пахнущим словоблудием новую – и самую опасную – дерусификацию России?

* * *

Я прекрасно помню, как, когда и где произошло мое окончательное отречение от «евразийского соблазна» (недавно, не называя моего имени, эту историю рассказал в Интернете Константин Крылов).

В июле 2003 г. я находился в туристической поездке по Италии. К тому времени недоуменных и даже возмущенных вопросов к евразийству у меня накопилось предостаточно, нужен был только какой-то эмоциональный толчок, чтобы вся эта химерическая конструкция в моем сознании окончательно рухнула. И этот толчок произошел на главной площади (Пьяцца дель Кампо) прекрасного города Сиена.

Сидя на самом «дне» этой раковинообразной площади и озирая вокруг себя великолепные средневековые здания цвета охры, я вдруг подумал: «Но я ведь это люблю, а не минареты и юрты, не запах “жженого кизяка, конского пота, верблюжьей шерсти”, и это вполне родственно и нашему Кремлю, который строили как раз итальянцы, зубцы коего можно увидеть на большинстве крепостных стен североитальянских городов, и нашим Новгороду и Пскову, которые Павел Муратов называет русскими Флоренцией и Сиеной. Какое, к дьяволу, евразийство! Мы – Европа – да, другая — но Европа, христианская страна, и что у нас общего с наследием Чингисхана?»

Так я пришел к, может, не очень оригинальной, но лично выстраданной концепции России как другой Европы, которой следую и поныне.

Нет никакой Евразии как единого историко-географического мира с какой-то искусственно выдуманной единой евразийской культурой, а есть русский народ и русская культура (олицетворение другой, русской Европы), объединившие в своих границах разнообразные европейские и азиатские народы. Не будет русского народа и русской культуры – возродится на контролируемых им пространствах «древний хаос», вплоть до появления нового, равновеликого хозяина.

Вероятно, для людей далеких от идеологических дискуссий внутри русской патриотики вопрос, поставленный в заглавии этой статьи, покажется абсурдным: «русская русофобия» – разве это возможно, разве это не оксюморон, не «кипящий лед»? Но те, кто к указанным дискуссиям хоть как-то причастен, прекрасно знают, что данная проблема – одна из самых острых и болезненных в патриотическом и националистическом дискурсе.

Как это ни странно, но слово «русофобия» используется представителями русского движения не только (и не столько!) по адресу наших зарубежных недругов и их откровенных приспешников в России, но большей частью по адресу других представителей русского движения, чьи взгляды в той или иной степени не совпадают с их взглядами. Православные и язычники, белые и красные, монархисты и либералы в пылу дискуссии то и дело клеймят друг друга русофобами.

Почему это плохо? Потому что русофобия не есть строгое научное понятие (хотя оно и используется в научной литературе): академической конвенции, насколько мне известно, по ее поводу не существует. Каждый волен вкладывать в это слово свои личные антипатии и использовать его в качестве полемического «лома». В русской национально-патриотической среде русофобия – политический ярлык, пожалуй, самый страшный и стигматизирующий, ибо она с давних пор (особенно после появления одноименного классического сочинения Игоря Шафаревича) воспринимается как обобщенное наименование всего политически и экзистенциально антирусского, а русофоб есть аналог сознательного и коварного (к тому же, как правило, определенным образом этнически маркированного) врага русского народа.

Есть слова, после произнесения которых одной стороной в адрес другой взаимопонимание и дружеское сотрудничество между ними становятся невозможными. Русофобия – эталонный образчик подобного разъединяющего слова. Поэтому мне кажется разумным: 1) найти некое конвенциональное определение русофобии, под которое не подпадают националисты (или патриоты), намеренные друг с другом сотрудничать в пределах относительно долгосрочной перспективы; 2) отказаться от употребления данного ярлыка по отношению друг к другу в период этого сотрудничества.

На мой взгляд, русофобией не являются:

1. Негативные высказывания о русских и России, сделанные русскими людьми (и великими в том числе) в минуту раздражения (таких «русофобских» высказываний я берусь навскидку привести десятки – от Пушкина до Розанова);

2. Предпочтение, отдаваемое тем или иным нерусским материальным или культурным ценностям над русскими (не припомню я что-то среди националистов поклонников отечественного автопрома или современного отечественного кинематографа);

3. Принадлежность (или принципиальная непринадлежность) к какой-либо религии;

4. Критическая оценка тех или иных периодов отечественной истории (именно здесь ломается наибольшее количество копий, просто потому, что до недавнего времени настоящее было абсолютно неподвластно для нашего воздействия и «бои за историю» подменяли собой реальную политику);