Воспитанные юные леди? Боюсь, я с трудом сдержала слово, которое шокировало бы и портового грузчика.

— Пойдем, — сказала я, вскочив на ноги и потянув ее за руку. — Я покажу тебе, чем занимаются воспитанные юные леди, когда никто не смотрит.

— Боже мой! — воскликнула Порслин. — Настоящий склеп!

Несмотря на электрические лампочки, висящие на старых проводах там и сям, подвалы представляли собой море мрака. Я захватила из кладовой оловянный подсвечник, который хранился для тех нередких случаев, когда в Букшоу отключался ток, и держала его над головой, поводя мерцающим огоньком из стороны в сторону.

— Видишь? Вот мешок, который они надели мне на голову. И смотри, — сказала я, поднося подсвечник к плитам. — Вот их отпечатки в пыли.

— Многовато для пары воспитанных юных леди, — скептически заметила Порслин. — И они слишком большие, — добавила она.

Она была права. Я сразу же это поняла.

Отчетливо различимые следы вели в темноту, слишком большие, чтобы принадлежать Даффи, мне или Фели. Не были они и отцовскими: он не спускался до низа лестницы, и даже если бы спустился, кожаные подошвы его туфель оставляют четкие отпечатки, которые я прекрасно знаю.

Следы Доггера тоже нельзя перепутать ни с чьими другими: длинные и узкие, они идут один перед другим, в точности как у краснокожего индейца.

Нет, это отпечатки не отца и не Доггера. Если мои подозрения верны, они принадлежат кому-то в резиновых сапогах.

— Давай посмотрим, куда они ведут, — сказала я.

Присутствие Порслин стимулировало мою смелость, и я была готова следовать за отпечатками, куда бы они нас ни привели.

— Ты думаешь, это разумно? — спросила она, белки ее глаз сверкали в огне свечи. — Никто не знает, что мы здесь. Если мы упадем в колодец или что-то вроде этого, мы можем умереть до того, как нас найдут.

— Здесь нет колодцев, — ответила я. — Просто много старых подвалов.

— Ты уверена?

— Конечно, я уверена. Я здесь сто раз была.

Что было ложью: до экзекуции в погребе я приходила сюда только однажды, с Доггером, когда мне было пять лет, мы искали пару алебастровых ваз XVIII века, спрятанных в начале войны, чтобы уберечь их от возможных мародеров.

Высоко подняв подсвечник, я двинулась в один из черных коридоров. Порслин могла только пойти за мной или остаться на месте во мраке среди редких электрических лампочек.

Не стоит и говорить, что она пошла за мной.

Я уже сформулировала теорию, что эти отпечатки оставил Бруки Хейрвуд — покойный Бруки Хейрвуд, но не стоило сообщать об этом Порслин, которая, наверное, умрет от страха при одной мысли о том, чтобы идти по следу мертвеца.

Но что, черт возьми, Бруки мог делать в подвалах Букшоу?

«Браконьеры знают все короткие пути», — однажды сказал отец и, вероятно, снова был прав.

Когда мы прошли под низкой каменной аркой, я мысленно вернулась к ночи, когда застала Бруки шныряющим в нашей гостиной. Трудно поверить, что это было лишь пять дней назад.

Я до сих пор четко помнила наш странный разговор, закончившийся предупреждением Бруки насчет взломщиков, которые могут положить глаз на отцовское серебро. «В наше время таких много, с тех пор как война закончилась», — сказал он.

И потом я открыла французскую дверь и дала ясно понять, что хочу, чтобы он ушел.

Нет, постой-ка! Сначала я отперла дверь!

Дверь была заперта, когда я вошла в гостиную. И не было ни единой разумной причины для Бруки закрывать ее за собой, если он вломился в дом с террасы. Он бы предпочел держать ее наготове на случай быстрого побега, если он будет застигнут.

Разумно, следовательно, предположить, что Бруки вошел в дом каким-то другим путем, например через погреба.

И вот теперь я вижу отпечатки — довольно четкие следы рыбацких резиновых сапог, подтверждающие мое предположение.

— Пошли, — сказала я Порслин, почувствовав, что она заколебалась. — Держись поближе ко мне.

Вроде бы я услышала слабое хныканье, но, возможно, мне показалось.

Мы миновали последнюю электрическую лампочку и оказались в сводчатом проходе, по обе стороны которого стояли горы разваливающейся мебели. Здесь отпечатки — след был уже не один, но все они были оставлены одной и той же парой обуви, — показывали, что в Букшоу заходили не один раз. Самые свежие отпечатки были очень четкими, тогда как более старые смягчились под непрестанным воздействием пыли.

— Что это? — вскрикнула Порслин, больно вцепившись мне в плечо.

Впереди проход блокировал какой-то занавешенный предмет.

— Не знаю, — ответила я.

— Я думала, ты здесь сто раз была, — прошептала она.

— Да, — сказала я, — но не в этом проходе.

Пока она не начала задавать мне лишних вопросов, я приблизилась, взялась за крой ткани и сдернула покров.

Поднялись клубы пыли, ослепив нас обеих, мы закашлялись, будто оказались посреди песчаной бури.

— Уфф! — заныла Порслин.

— Это всего лишь пыль, — сказала я, хотя я тоже задыхалась.

И тут свеча замигала и погасла.

Я выругалась про себя и полезла в карман.

— Подержи, — сказала я, найдя в темноте ее руки и прижимая ее пальцы к подсвечнику. — Сейчас зажгу.

Я покопалась в кармане. Гадство!

— Невезуха, — сказала я. — Похоже, я оставила спички в кладовой.

Я почувствовала, что подсвечник сунули обратно мне в руки. Спустя краткий миг послышался шаркающий звук, и ярко вспыхнула спичка.

— Хорошо, что я сообразила захватить их, — произнесла Порслин, поднося спичку к фитилю. Когда пламя стало выше и ровнее, я увидела предмет, который был прикрыт простыней.

— Посмотри! — сказала я. — Это же портшез!

Эта штука напоминала ранний закрытый автомобиль, у которого украли колеса. Деревянные панели покрашены в светло-зеленый цвет с вручную нарисованными цветами по углам. Золотой медальон на двери — это герб де Люсов.

Внутри портшеза ирисовая бумага была ободрана и свисала длинными языками на зеленый бархат сиденья.

Портшез странно пах чем-то несвежим, и это были не только мыши.

Подумать только, кто-то из моих предков сидел в этом самом паланкине и его носили другие люди по улицам какого-нибудь города в XVIII веке!

Я ужасно хотела забраться внутрь и почувствовать себя частью семейной истории. Просто посидеть, и ничего больше.

— Это принадлежало женщине, — произнесла Порслин медленным незнакомым голосом, очень напоминавшим заклинание. — Шелковое платье… напудренный парик… набеленное лицо и черная мушка, словно звездочка, на щеке. Она хочет…