— Акаланте в трауре, — напомнил Алестар, надеясь, что говорит хоть наполовину с той же небрежной учтивостью, что и этот маару, как прозвали кариандцев в более мелких водах. — Лично я не намерен медлить со свадьбой из уважения к воле отца, но мог бы и сделать это.

— Понимаю…

Кариандец всплыл над ложем, изящно и почтительно поклонившись.

— Прошу прощения, что отвлекаю вас от важных дел, дорогой будущий родственник, — промолвил он с той же изысканной вежливостью, которой Алестар после случая с Тиараном не верил ни на чешуйку. — Если не ошибаюсь, вечером вы как раз встречаетесь со своими советниками? Могу ли я просить разрешения присутствовать на этом Совете?

Он посмотрел Алестару в глаза, теперь уже сам, и от этого безмятежного непроницаемого взгляда Алестара вдруг пробрала дрожь. Кариандец был опасен. Он этого и не скрывал, пользуясь своим вежливым холодным обаянием, как лоуром — инструментом и оружием одновременно. И меньше всего Алестару хотелось пускать его туда, где будет решаться судьба Джиад.

— Не уверен, что вам будет это интересно, — с такой же ледяной вежливостью сказал он вслух. — Расследование смерти моего отца — внутреннее дело Акаланте.

«А мы пока еще не родственники, хвала Троим», — хотелось добавить Алестару, но он сдержался. Впрочем, кариандец, судя по насмешливому блеску глаз, что-то подобное как раз и понял. Еще раз поклонившись, он бросил все с той же тщательно отмеренной небрежностью:

— Жаль. Я, признаться, рассчитывал, что госпоже Джиад не помешал бы еще один преданный друг.

Он устремился к двери, не слишком торопясь, когда Алестар, до боли прикусив перед этим губу, выдохнул в воду:

— Погодите.

Кариандец, явно ожидающий этого, обернулся с показным удивлением.

— Что вы имеете в виду? — мрачно спросил Алестар.

— О, ничего особенного!

Эргиан помолчал, ясно и любезно улыбаясь, но Алестара тоже учили тянуть паузу: и на Совете, и на гонках — когда закладываешь длинную сложную дугу, требующую терпения и еще раз терпения. Поэтому он молчал, повторяя про себя, что это только ради Джиад — ей и в самом деле нужна любая мелочь, способная склонить чашу весов. Значит, он должен проглотить свою гордость и не упустить эту мелочь.

— Я только подумал, — вкрадчиво сказал кариандец, убедившись, что больше вопросов не услышит, — что мое присутствие могло бы убедить некоторых ваших советников не доверять слухам о размолвке Карианда с Акаланте из-за вашего прежнего выбора избранной. Знаете, такие слухи почему-то плавают по городу и даже по дворцу во множестве… А еще, если исход расследования окажется для каи-на Джиад не слишком благоприятным, я мог бы предоставить ей убежище по праву посла и затем проводить наверх. Разумеется, я бы поручился перед вами за жизнь вашей избранной своей собственной жизнью.

— В самом деле? — поинтересовался Алестар, чувствуя, как у него немеют губы от злости, и не зная, возмущаться или быть благодарным. — И все это, конечно, из родственных чувств?

— Исключительно из родственных чувств! — весело подтвердил Эргиан. — Если не ошибаюсь, это ведь госпожа Джиад помогла спасти моего подданного и его супругу? Поступок, достойный глубокой благодарности Карианда. Так что я был бы счастлив вернуть ей часть долга от имени рода Соларо, которому покровительствую.

Алестар на несколько мгновений задумался, не сводя взгляда с беззаботного лица посла. Эргиану он доверял не больше, чем дикому салту, но вдруг кариандец хочет просто убрать Джиад подальше от своей сестры? И ради этого готов даже поручиться жизнью? Все равно слишком рискованно… Он не может ошибиться, рискуя жизнью Джиад.

— Полагаю, — проговорил он медленно, — мы все-таки попробуем обойтись своими силами. Но за предложение — благодарю.

— Как скажете, — усмехнулся Эргиан. — А если вдруг вы измените мнение, я буду рад. И клянусь счастьем моей сестры, мы, кариандцы, умеем отвечать верностью на верность и благодарностью на услугу. Еще ни один наш союзник не имел причины пожаловаться на измену.

— Я запомню, — негромко сказал Алестар, понимая, кому и для чего это говорилось на самом деле.

Проводив взглядом уплывшего посла, он еще какое-то время отчаянно пытался понять, не сделал ли ошибки, отказавшись от помощи глубинника. Но вопросы по-прежнему оставались без ответов. Ох, как же ему сейчас нужен был хороший совет. Но от кого? Отца убил кто-то близкий, кому он доверял настолько, чтобы повернуться к вооруженному спиной… Значит, верить можно было только себе. Поэтому Алестар пока что выкинул кариандца с его интригами из головы и отправился разыскивать Руаля. Его терзало предчувствие, что и этот разговор не окажется легким.

Предчувствие оправдалось больше, чем Алестар мог предположить. Плывя по коридорам непривычно тихого и пустого дворца, в котором траур прервал все развлечения, он всего трижды встретил слуг, не говоря о более высокородных обитателях. Даже вода казалась холоднее обычной, и за этим тоже следовало присмотреть. Отец вникал во всякую мелочь, дворцовый управитель ежедневно являлся к нему с докладом. А еще те самые поставки шкур в Маравею. И надо спросить у жрецов, зачем они тогда приплыли к отцу — вдруг дело срочное? Разум и память настойчиво подсказывали, что самым важным делом, ради которого двое отчаянно не ладящих друг с другом Верховных снова встретились, мог быть только разрыв их с Джиад запечатления. Сколько дней осталось? Два, три?

Алестар вспомнил вкрадчивую настойчивость кариандского посла. Что там Эргиан говорил о слухах? Можно не сомневаться, кто успел их пустить. При одной мысли, как Тиаран использовал смерть отца в собственных целях, Алестара захлестнул прибой ледяной злости. Герлас и не скрывал, что ненавидит Джиад просто потому, что та — человек. Но разве жрец Троих не должен проповедовать уважение и терпимость ко всем их созданиям? Зачем вообще Тиарану эти нелепые обвинения?

Хотя нет. Алестар даже остановился от внезапной ошеломляющей мысли. Следует спросить себя, зачем Тиарану понадобился громкий скандал с обвинениями самого Алестара? Ведь он же мог сообщить все тихо, не посвящая Арену в то, что не должны были знать обычные акалантцы. А Тиаран использовал Джиад как оружие против Алестара. Но… это же измена. Не прямой бунт, а удар исподтишка. В спину — как и отца!

Он очнулся, почувствовав, что прикусил изнутри щеку до крови и трясется, как в лихорадке. Глубоко подышал, чтобы успокоиться, оглянулся назад, где в нескольких шагах плавал невозмутимый Кари. От вида ножа на поясе охранника, точь в точь такого же, каким был убит отец, Алестара передернуло. Он от души пожалел, что нельзя забрать или купить проклятый клинок, чтоб тот хотя бы не лез в глаза. А еще — что не обладает ни спокойным достоинством Джиад, ни мягкой расчетливостью Эргиана, ни опытом Руаля… Ничем он не обладает, кроме сомнительного звания первого наездника Акаланте. Даже любовь, которую весь город испытывал к отцу, ему еще предстоит заслужить, как заметила Джиад когда-то.