Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сомневаться – нормально. И я была северянкой с роем сомнений в голове, когда оказалась…
Перебиваю:
– Сомнения, говорит отец, есть предатели неокрепшего ума, ибо они заведомо обрекают идеи и планы на провал, без возможности на реализацию.
– Он воспитал из тебя солдата, верно? – саркастически хмыкает женщина.
– Что?
– В твоём возрасте он позволял себе чувствовать, – настаивает она.
Выпаливаю резко:
– Закрой рот.
Сара удивляется. Откланяется и просит повториться. Объясняюсь:
– Не позволю плохо говорить о нём. Никому. Кем бы ты ему не была и кем бы он не стал, Говард Голдман – мой отец, и его мнение оспариванию не надлежит. Он – закон Нового Мира. Он – власть всех пребывающих в нём. То, что ты находишься за пределами Нового Мира, не даёт тебе права судить о нём плохо.
А Сара не сдерживается и выплёвывает то, что собиралась долго держать при себе, не обнажая ни мысли, ни воспоминания:
– Я любила Говарда Голдмана, и ты смеешь наблюдать воочию, куда эта любовь привела, поэтому у меня нет мотивации или тяги оскорбить его, Карамель.
Замолкаю и отворачиваюсь. Смотрю на звёзды, которыми с добрыми (я надеюсь) намерениями поделилась Сара из Острога.
– Не хочешь узнать обстоятельства? Не хочешь узнать о нашем прошлом? – любопытствует беженка.
– Отец говорит, не задавать вопросы, к ответам на которые не готов. Я не хочу слушать твои ответы, какие бы вопросы (и догадки) меня сейчас не терзали. Я жила без этой правды и без неё проживу, спасибо.
– Вот как… – спокойно протягивает женщина.
– Но знай: ему плевать на тебя, Сара из Острога. Сейчас – плевать. Моего отца волнует только его семья – жена и две дочери.
– Не сомневаюсь, – улыбается женщина. – Ты забыла упомянуть дядюшку.
– Я сказала, до кого в этой жизни отцу есть дело, и брат – как иные родственники – не входят в список близких. И ты в этот список не входишь, про тебя отец даже не рассказывал – старая тайна, нарост памяти, вот кто такая Сара из Острога.
– У секретов, милая моя, как и у лжи не бывает срока годности.
– Я обозначила свою позицию: твоя правда и твоя история мне не нужны. Когда я сунула от любопытства нос в хронику с именем «сумасшедшей влюблённой», нарастающие комом проблемы привели к нынешней – непоправимой – ситуации. Я ничего не могу изменить.
– Так ты хочешь домой? – на выдохе выдаёт Сара. Вопрос сменяется утверждением, хотя моё выражение лица не даёт ни намека на правду. – Ты хочешь домой, Карамель Голдман.
Молчу. Сара добавляет:
– В Новый Мир. Твоё сердце отдано этому городу, даже не спорь. Сидя под его пятами – оплёванная его же правилами – ты восхваляешь город. Ты хочешь домой.
– Мои желания более неважны.
– Вернись, – улыбается Сара.
Как просто.
Насмехаюсь:
– Сейчас, только наболтаюсь с тобой, вздену дыхательную маску и пойду.
– Нет, серьёзно, – подытоживает женщина, – вернись. Отец простит тебя, Новый Мир простит. Все будут рады возращению идеальной девочки Нового Мира, возвращению золотой наследницы Голдман. Революции не требуются жертвы семей, не требуешься ты.
– Каин говорит, я особенная.
– В этом он прав. Но жертва против воли – не жертвенность, а насилие.
– Теперь, мне кажется, моё место в Остроге.
– А моё в Палате Безопасности, как же, – язвит Сара.
– Одна моя новая знакомая сказала, что сомневаться – нормально.
– Но ты создана для Нового Мира.
– Он отказался от меня.
– Ты от него. Это разное.
Непонимающе смотрю в ответ.
– Ты можешь вернуться в любой момент. Уж кто-кто, а Говард Голдман – синоним рекламы – обыграет всё в лучшем виде: тебя зауважают ещё больше, тобой восхитятся ещё больше.
Перебиваю в который раз:
– Для скаута революции ты, Сара из Острога, отстойно справляешься со своими обязательствами.
Женщина смеётся.
– Всё-таки, – говорит она, – сходи завтра на шествие безликих, попроси Каина взять тебя с командой. Посмотри на Новый Мир ещё раз, но под другим углом. Посмотри на него так, как смотрят не живущие на улице с личным именем и не имеющие на чипе суммы с нулями.
– Мне нет дела до тех, кто не смог добиться аналогичных высот. Мало или плохо старались, я так считаю.
– Тогда не понимаю, что тебе нужно от революции, Карамель.
Дело в личной революции. Нутра. Характера. Роста.
– Мне бы хотелось вернуть веру в идеал. Создать или воссоздать этот идеал.
– В твоих силах на землях Острога возвести идеальный мир. Вопрос лишь в необходимости: действительно ли это нужно. Другим людям или тебе. Оппозиция будет всегда – это требование дуальности сознания. Давай отправимся спать – завтра трудный день, Карамель. Попрощайся со звёздами до следующего раза: с неба они никуда не денутся, покуда на горизонте высятся дома Нового Мира.
Разглядываю Сару под светом неяркой луны, под россыпью гигантских и крохотных звёзд; тени падают на красивое и уставшее лицо. Она всё ещё – как глупо, спустя столько лет! – питает чувства к Говарду Голдману, но в последнем я уверена: только семья, состоящая из жены и дочерей, имеют для него значение. А просмотр той хроники – как напоминание, куда отступление от правил может привести. Говард Голдман умён, это его отличительное качество. А Сара лишь обладает миловидной внешностью. Наверное, потому дядя критично относится к Саманте Голдман – он знает, что она заменила (и это мудрое отцовское решение: избрать постоянство Нового Мира вместо повстанческих безуспешных вибраций) Сару из Острога, став женой Говарда Голдмана и родив ему троих детей. Сара сказала, что они с Алмасом были в тёплых отношениях – теперь очевидна неприязнь дяди к матери; он желал видеть рядом с братом другую. Но решать не ему. В который раз убеждаюсь в силе отца. Он – отличительно от меня – заслуживает место в Новом Мире. Он есть Новый Мир – растянувшийся по мостам-паутинам паук.
Оставляю звёзды и слова Сары. Ухожу спать – с новой попыткой тепло постели забирает меня в сон в тот же миг.
Кажется, мне всё привиделось и никакого Острога нет. Нет высоких деревьев и встрявших в них домов. Я проснусь в своей спальне. Я проснусь в своей спальне?
Просыпаюсь (всё-таки не в своей спальне, а произошедшее – реально) от гуляющего за дверью шума – кажется, резиденты двигаются по коридору, желая доброго утра и обсуждая планы грядущего дня. Стаскиваю себя с кровати и замираю у крохотного зеркала. Руки – привыкшие – желают после пробуждения дотянуться до положенных блистеров и банок с медикаментами, но живущие в Резиденции не принимают лекарств. Может, потому они девиантны? На них не хватает сдерживающих звериное нутро и успокаивающих скачущие гормоны средств. И всё же привычка (или дрессировка?) многих лет, заставляет думать, что я забыла о чём-то важном с утра – не хватает забравшихся в рот пилюль. Может, спросить у Каина могу ли я достать себе лекарств? Сомневаюсь, что безопасно отменять разом единый курс.